Люблю ночи в поездах, когда минует суета от подготовок к поездке, когда предвкушение слегка засыпает от усталости, а голова легонько спадает с плеч на подушку. Крепко заснуть не удаётся от недоверия к пассажирам и беспокойства за свои вещи, но и глаза не поддаются на приказы сторожить своё, ибо мелькающие огни за окном, словно гипноз, вводят в транс.
Не помню точно, как давно я еду, да и куда, запамятовал, наблюдая за огоньками, что не заканчивали свой танец. Моя соседка, женщина лет тридцати, всё не сводила с меня глаз, пристально вглядываясь в моё лицо, вероятно, думая, что я крепко сплю. Она не двигалась, будто её изображение стояло на паузе, в ожидании, пока я не нажму на воспроизведение. Я слегка насупился, осознав, что совсем не имею понятия, как долго она так сидит, и как долго я пребываю в трансе.
Приоткрыв глаза, я стал озираться по сторонам, дабы максимально естественно изобразить только что пробудившегося человека, я оглядел свои вещи, что стояли возле моих ног в том положении, в котором я их оставил, и посмотрел на женщину, что одёрнулась от моего внимания и отвернулась к окну. Я выдохнул, обнаружив, что она живая и двигается как подобает человеку, но не выпустил из тисков своего подозрения и, поприветствовав, тоже взглянул в окно.
На моё приветствие она неловко кивнула, словно и не замечала меня ранее, и снова уставилась в окно, будто я, по глупости своей, отвлёк её от важного дела. “Странная женщина” – подумал я.
В окне мелькали всё те же огни, но расплывчатые уже не от сонного взгляда, а так словно мы ехали под водой, причём мутной. Поняв, что зрение меня явно подводит я тихонько спросил соседку:
– Подскажите, где едем? – но женщина не издала ни звука, даже не дёрнулась – Позвольте, любезная. – настаивал я, но, как будто, перестал для неё существовать.
“Весьма странная женщина” – подумал я уже с толикой раздражения.
В купе царила мрачная тишина, от которой сдавливало грудь. Помимо моей неразговорчивой соседки, на верхнем ярусе сидел молодой паренёк, лет двадцати в смешной кепке набекрень, которого я обнаружил, когда уже встал с койки и собирался уйти. Он сидел, уставившись в газету так пристально, что я передумал его беспокоить всякими вопросами. К тому же, он должен был услышать, ведь говорил я довольно громко. Странно, что я не заметил его свисающих ног, да и газетой он не шумел. Впрочем, спросонья, что только ни покажется.
