Я не знаю, что есть «человек». Это не глаза, не жесты и не действия. Если «человек» что-то совершенно новое и несбыточное, то может ли каждый им гордо называться? Но и обратная сторона медали чересчур губительна, ведь если каждый – человек, то мы слишком непохожи друг на друга, чтобы называться как-то мертвенно одинаково.
Поднимая взгляд куда-то глубоко на небо, мы видим птиц и облака, что бывают похожи друг на друга. Стоит крепко зажмуриться, так виднеется то радуга, то вязкие бензиновые лужи. Но смотреть в чужой юный мир, несравнимый со всем вокруг, становится настоящим человеческим страхом, ведь только там можно утопнуть навечно и не вынырнуть.
«Человек» есть слово. Оно тянет свое существование, пустое и безжизненное, многие столетия, заставляя всех нас верить в свою искреннюю принадлежность. Руки и ноги, шея и плечи, волосы и глаза – не найдя полных точек соприкосновения, мы продолжаем искренне верить. Слово свело и приковало, заставило верить так сильно, как никто и ничто не заставит во век.
У всех есть свой эпитет. Красивый, жестокий, нежный, ненавистный, ревнивый…. Свой. Это наш очаровательный ярлык любви к миру вокруг. Не существует человека без своего уникального эпитета, даже если он соскакивает с пути и меняется. Каждый взгляд, каждый жест, каждый малейший шанс на спасение из этой живой судьбоносной рулетки приводит лишь к одному, где в упор смотрит кто-то, не сумевший подобрать слово получше.
«Человек» – разумный, прямоходящий, древний, современный – ничего не ускользает от зорких, порой совершенно незрячих глаз. Это система и ценность, целый мир и его крохотная часть, переплетающиеся воедино. Бесцельно холодная жестокость к своему эпитету рождает сопротивление самого сердца, подверженному звучному слову серьезнее, чем любое другое.
Навечно сдаваться не будет честно. Счастливый конец станет тем же эпитетом, что идет рядом с направленным глубоко в себя взглядом. Наверно, наше собственное проклятье от рождения вдруг перекинулось на будущие поколения, но, будучи бесконечно на виду, скрыть этот прискорбный факт, как это получилось раньше, не представилось возможным. Никто не реагирует жестоко и абсолютно никто не сочувствует, ведь таких нас целый легион.
