Бледно-зелёное —
Выпьешь
И станешь прозрачным,
Словно вода…
Если б такое найти лекарство!
Исикава Такубоку, ХХ век
Кто сказал, что бамбук
Гнётся под снегом?
Когда бы коленца гнуться могли,
Разве он зеленел бы зимой?
Верно, в морозы стоек один лишь бамбук,
Непреклонный, духом прямой.
Вон Чхонсок, XIV век
Всех же дней Мафусаила было
девятьсот шестьдесят девять лет;
и он умер.
Пророк Моисей, XIII век до н. э.
В очередной день приближённого значения числа пи майор Одинцов готов был кого-нибудь убить…
…и на роль жертвы уверенно претендовал Дефорж, который появился неожиданно и вконец угробил Одинцову настроение рассказом о психах и покойниках. Но первым всё-таки начал Мунин: двадцать пятого августа насчёт числа пи заикнулся именно он.
– Ты полегче, – посоветовал тогда Одинцов. – Это мы уже проходили, хватит.
Они действительно это уже проходили. Причём дважды за последние полгода.
Дату четырнадцатое марта во многих странах коротко записывают в обратном порядке: сначала месяц, потом день – 3.14, как первые знаки знаменитой константы. Шутники-программисты объявили четырнадцатое марта днём числа пи. Нынешней весной в этот день Одинцова с Муниным едва не убили, а потом преследовали, похищали, пытались убить снова… Они чудом спаслись – только благодаря тому, что сумели разгадать тайну трёх российских государей, – и потом два месяца поправляли здоровье в госпитале.
Двадцать второе число седьмого месяца можно записать как 22/7, двадцать две седьмых. Результат этого деления – 3.14, поэтому июльскую дату назвали «днём приближённого значения числа пи». После госпиталя Одинцову и Мунину казалось, что все бури позади. Но двадцать второго июля накатила новая волна, и жизнь компаньонов снова зависела от разгадки тайны двух древних реликвий, а смерть опять шла по пятам…
Двадцать пятого августа о занятном совпадении вспомнил Мунин. Что ж, очередной день, связанный с числом пи, действительно не задался, и доконал его рассказ Дефоржа.
Советуя Мунину не шутить с нумерологией, Одинцов как в воду глядел – причём в буквальном смысле: он любовался в бинокль на гладь Сиамского залива. Море играло всеми оттенками синего цвета. Чем дальше от берега, тем сочнее становились краски, бирюза резко переходила в лазурь и ультрамарин, а над горизонтом стояли облака – такие же белые, как пляжный песок под ногами Одинцова.