Римская империя. Рассказы о повседневной жизни

А. Фортунатов

Римский лагерь раскинулся среди африканской пустыни. Было душно, жарко. Раскаленный воздух точно застыл над землей. Заходящее солнце сквозь пелену пыли казалось тусклым, красным шаром.

Легат Гай Марий сидел возле своей палатки, и на душе у него было мрачно и тягостно. Все его раздражало: и жара, и пыль, набившаяся ему в нос и в уши, и нестройный шум солдатской болтовни и песен, несшийся из лагеря. Уныло глядел он вперед и думал.

– Ну вот! Над Югуртой одержали победы. Загнали Югурту в самую глубь пустыни. Теперь уже можно не считать нумидийского царя непобедимым. Но что же из этого? Югурта хитер: он десять раз еще вывернется из беды, как выворачивался раньше. Как его взять в плен, когда войско избаловано прежними консулами свыше меры? Разве можно надеяться на солдат, которые привыкли в лагере держать себя, точно в таверне? На солдат, которых утром не разбудишь звуками походной трубы, которые только ругаются, когда центурионы расталкивают их, заспавшихся после ночных кутежей? Но что можно спрашивать с солдат, если многие военные трибуны и даже легаты брали золото Югурты! А прежние консулы – Бестия и Альбин? Про них все громко говорили, что их подкупил Югурта. И разве они опровергли эти обвинения? А куда делась военная добыча – золото, оружие, боевые нумидийские слоны? Какой неслыханный позор! Когда он, Марий, прибыл только что в Африку – легатом при новом консуле Метелле, – разве не узнал он прежде всего, что часть военной добычи продали обратно нумидийцам? Продавать оружие и боевых слонов врагам, с которыми идет война! Где это видано? А разве среди самих римских сенаторов нет подкупленных Югуртой? Почему это Югурту не раз вызывали на суд в Рим, и он вернулся оттуда целым? После этого Югурта прав был, когда говорил, уезжая из Рима: «Продажный город, ты скоро погибнешь, если только найдешь себе покупателя».

Ну, пусть Метелл сам не берет золота Югурты, пусть не позволяет так нагло торговать военной добычей. Но разве он наказал всех, виновных в таком позоре? О нет! Для этого пришлось бы обидеть многих знатных нобилей. А сам Метелл – прежде всего аристократ. И никогда не кончится эта война, пока аристократы владеют Римом.

Страшная досада охватила Maрия. Сколько лет уже он служит родине, сколько ран получено им в боях! Почему же до сих пор, когда сенаторы и их сыновья разговаривают с ним, Марием, они точно оказывают ему милость? Только потому, что он не нобиль? Что среди его предков не было ни консулов, ни преторов? Что в его доме не висят восковые маски отцов и дедов? Оттого, что он не учился греческому языку и не имеет привычки к каждому слову поминать Гомера и его героев?