Когда находишь сокровище, мысли бывают самые неподобающие моменту.
«Археология – скотское дело, – думал я, глядя на согбенные тела в раскопе. – Всякий тяжёлый труд оскотинивает, а землекопство – одна из самых тяжких работ. Тягостный же труд без перспективы и отдачи оскотинивает втройне. Поэтому археологи в неудачный сезон – это те ещё скоты».
Благодаря удивительному стечению обстоятельств, я занимался археологией как истинно белый джентльмен, впервые предоставив каторжный труд низшему сословью.
– Навалились, навалились, мужики!
– Э-ах…
– Пошла-пошла!
– Давай, налегай!
Мужики навалились, налегли на ломы. Плита сдвинулась с налёжанного за многие века места и поползла, открывая проход в могильник. Я наблюдал за работой, устроившись на брезентовом раскладном стуле и подправляя фонарь так, чтобы свет падал в раскоп, а не на спины трудящихся. Мужики копошились в яме, отбрасывая длинные двойные тени. Вторым фонарём заведовал охранник Женя, прилежно светя прямо в разевающуюся пасть древней могилы. Другой охранник, Валера, прогуливался неподалёку, держа наготове автомат. Землекопы, которых мы набрали по дороге сюда, потрудились в общем-то неплохо, подгоняемые зуботычинами Жени и Валеры. Их число сокращалось день ото дня. Ещё вчера рабочих было восемь, но один умер от солнечного удара. Солнце ударило его ночью при попытке к бегству. Хорошо, что Валера спал вполглаза и сумел взять точный прицел… Так что мужики работали за страх, довольствуясь трёхразовой кормёжкой и чифиром, без которого на этой жаре немудрено было отбросить копыта.
Мы проводили самостоятельные археологические раскопки в районе Газли и восхищались тонким интуитивным нюхом Петровича, безошибочно наметившего на старом кладбище именно эту богатую могилу, огороженную жалкими остатками заборчика-мазара. Неподалёку находилось занесённое песком городище XIII века. Когда-то здесь жили люди…
С Петровичем, вернее с Афанасьевым Василием Петровичем, я познакомился на зоне в Металлострое. Туда я угорел за надругательство над могилой. Больше ничего мне пришить не смогли, несмотря крайне пристрастное отношение к моей особе следователя УБЭП[1] Ласточкина. Да и эту статью смогли доказать лишь из-за моего подельника Лёши Есикова, который сам глупо попался, да ещё и меня сдал, поспешив воспользоваться великодушно предложенным операми шансом накропать явку с повинной. Лёша им был не нужен, охотились-то за мной. Поэтому подельничек отделался годом условно, а я получил три – больше по 244-й статье не дают. Суд отнёсся ко мне без снисхождения. Все три года провёл за забором. Совесть не позволяла прогибаться перед ментами за УДО
