Герн убрал тяжелый том в драгоценном переплете в седельную сумку, притороченную к боку единорога. Книга была та самая, с чеканкой с перекрещенными посохами. Он запросил ее в награду за контракт, и книгу ему с радостью отдали. Ему, пожалуй, отдали бы все что угодно, даже само графство, так как графиня и принц, оставшиеся главными в замке и без того весьма расположенные к ученику Лесной Леди, после удачного разрешения их дела не сводили с Герна влюбленных глаз и, казалось, вовсе были не намерены его отпускать.
Том совершенно завораживал Герна. Его не покидало чувство, что он узнает из книги что-то важное. Более того, он постоянно представлял себе, как положит книгу на стол у себя в комнате на дереве, откроет ее… как уютно и приятно будет читать ее в тепле при свете из окна или при свечах после дневных занятий. И даже когда последняя страница будет прочитана, он сможет вновь и вновь перечитывать ее – ведь теперь у него есть место, где он может хранить книги.
Книга как бы стала частью его ощущения дома – его мечты о месте, куда он всегда может вернуться.
Сумка была под стать фолианту: из тонкой, но прочной тисненной кожи. Вероятно, работы эльфов, хотя утверждать наверняка Герн не мог, так как кожа даже зачарованная плохо хранилась – ее уничтожали грызуны и насекомые нечувствительные к магии, по слухам, появившиеся вместе с людьми и расплодившиеся к данному моменту в таких немыслимых количествах, что любая кожаная вещь, оставшись без присмотра, исчезала меньше чем за месяц. Тиснение на сумке изображало могучее раскидистое дерево.
Со стороны бокового выхода раздались шум, топот и гомон. Во двор, запыхавшись, вприпрыжку, выскочил принц, за которым пыталась угнаться кучка придворных, наперебой делавшая ему внушение касательно поведения высоких особ. Была там и кикимора Мимл, разодетая в бархат и парчу. Так как костюм был явно мужской, издали ее можно было бы принять за мальчика пажа, но хоть аккуратно постриженные и причесанные, а с прозеленью волосы и лицо серовато-болотного цвета выдавали в ней представителя «болотного народца».
Из всех придворных лишь она одна двигалась достаточно быстро, чтобы не отстать от принца, при этом у нее одной движения и выражение лица были преисполнены спокойствия, серьезности и чувства собственного достоинства. Молчала тоже, казалось, она одна.
