Когда ему хотелось, он выглядел как грешный антипод Иисуса Христа и смахивал на человека, который так долго жил жизнью праведника, что вконец свихнулся и решил вдруг поскорее избавиться от своей святости. Он имел обыкновение говорить: какая разница, мне безразлично. И было непонятно, что он хочет этим сказать. Время от времени он ходил чистый и внутренне умиротворенный, гладковыбритый. В его густых рыжеватых усах было нечто библейское. Он печально улыбался, глядя поверх списка лошадей, произнося их клички: Мисс Вселенная, Св. Енсунд, Веселый Разговор и так далее.
Думаю, это был русский, хотя я никогда не страдал любопытством и не задавал ему личных вопросов. Он был вечно на мели, и ему вечно не хватало сигареты. А у меня по обыкновению водились фабричные сигареты или самокрутки. Он никогда не стрелял сигарет у других, как, впрочем, и у меня. Просто я протягивал ему пачку или кисет. Так мы и подружились. Когда он брился, вид у него бывал скорбный, какой у Христа на картинках. И вдруг он переставал бриться и целую неделю, иногда две, ходил заросший щетиной.
Его нищета тягостно действовала на меня, и я надеялся хоть как-то его выручить. Время от времени мы ходили в дешевый ресторанчик на Третьей улице ниже Ховарда, где полный обед с бифштексом вместо основного блюда стоил двадцать центов, включая пирог. Я ставил на лошадей, которых он выбирал, вот почему: если они приходили первыми, я мог, не задевая его чувств, поделиться с ним выигрышем. Правда, они редко приходили первыми, от чего он чуть не сходил с ума и бормотал что-то на родном языке, может, русском, может, словенском, и метался взад-вперед по комнате, на Оперной аллее, дом 1, где мы делали ставки.
Ему было пятьдесят, но он был моложав, высок ростом, гибок и на свой лад весьма незауряден. Он бедствовал, но держался так, будто все это – просто досадное стечение обстоятельств, просчет, и что на самом деле он – весьма уважаемая и почитаемая личность. Я знал, когда у него не бывало места для ночлега, и, если лошади проваливали забег, я мог улизнуть из букмекерской конторы в игорное заведение напротив и садился за стол. В карты мне везло немного больше, чем на скачках, и если я выигрывал, то бежал обратно и незаметно вкладывал ему в руку полдоллара. Он ничего не говорил, я тоже. Любопытно, как он догадывался, что деньги предназначаются не для игры, и на следующий день я убеждался, что он провел ночь в постели и выспался.
