Сэму Волински исполнилось семнадцать, и с того дня, как он начал бриться, прошел месяц. Теперь же он влюбился. И хотел что-нибудь совершить. В нем жило ощущение необузданной силы, и он воображал себя в этом мире чем-то огромным. Он был опьянен мощью, которая накапливалась с первого мига его жизни до ныне текущего. И он почти обезумел от ощущения этой силы. Смерть – ничто. Если бы он умер, это не имело бы значения. При его настроении это неважно. Важнее всего был этот миг – влюбленный Волински, живой, шагающий по Вентура-авеню в Америке, вселенский Волински, полоумный поляк с разбитым носом.
На фоне его громады все мельчало, и он искал, чем заняться, учинить какую-нибудь жестокость. Быть жестоким, причинять боль, даже разрушать было божественно. Насмехаться над человеческой ранимостью и мелочностью было правильно. Ничего святого. Он знал, был уверен, все создано в извращенном виде, и что толку превращать уродство в красоту, лукавить.
Он был влюблен, а девушки у него не было. Он был влюблен в женскую белизну и округлости, в изгиб спины, в плавное соединение конечностей в одно целое, в волосы, в улыбку или в нахмуренные страстные брови, в движения женщины, в женщину, но главным образом в замысел женщины. Он не испытывал нежности и не собирался имитировать киношных мужчин, прикасающихся к женщинам. Это все притворство, обман. Они пытаются скрыть правду от людей, превращая все в бессильное, мягкотелое действо. Они пытаются скрыть животные влечения человека, жажду насилия, но им не удастся провести его, Сэма Волински. А песни про любовь! Все до единой – дрянь. А мужские слезы – какая мерзость! Мужчина должен быть одинок, сам по себе. Мужчина всегда должен быть выше обстоятельств. Он должен смеяться над неизбежностью событий.
Он был худощавый юноша-книгочей с печальными польскими глазами, не по возрасту щуплый, неугомонный громогласный спорщик. В тринадцать он начал читать книги, считавшиеся вредными, про которые говорили, что они содержат греховные мысли, про женщин, Шопенгауэра. От чтения таких книг его стало распирать изнутри. Он стал пренебрежителен, высокомерен, насмешлив, отпускал неуважительные реплики в адрес своих школьных учителей, чем приводил их в отчаяние, повсюду нарывался на проблемы, на ссоры, чтобы излить злость, не быть пассивным и безразличным, не проспать свою жизнь. Все это была излишняя нервозность, которая отчасти исходила от книг и отчасти от него самого – его нрава, предрасположенности и опьянения жизнью.
