Снег нарастал быстро, упразднив колокольчики, потом щебень, и уже брат Мокий выступал по белому, вместо мха и цвета. Сперва было нехолодно, и хлопья, приставая к щекам и западая за бороду, сползали свежительные. Сквозь возмущённый воздух бока долины, утыканные скалами, начали одеваться в кружево, а потом вовсе исчезли, и тогда полосы задрожали, сдвинулись, закружились, захлестали брата Мокия по лицу, примерзая и беспокоя глаза. Тропа, скрытая от взоров, часто выскальзывала из-под босых ног, и пошёл путник то и дело проваливаться в скважины между валунами. Иногда ступня застревала, и брат Мокий падал, барахтался, гремя веригами, и с трудом подымался, наевшись мороженого
Наконец грянули трубы. Ветры повырывались из-за окрестных кряжей и, ныряя в долину, бились ожесточённо, хотя и неизвестно из-за чего. Справа воспользовавшиеся неурядицей нечистые посылали поганый рёв, а позади не то скрипки, не то жалоба мучимого младенца еле просачивалась сквозь непогоду. К голосам прибавлялись голоса, чаще ни на что не похожие, порой пытавшиеся передать человеческий, но неумело, так что очевидно было, всё это выдумки. На верхах начали пошаливать, сталкивая снега
Но брат Мокий не боялся и не думал возвращаться. Время от времени крестясь, отплёвываясь, утираясь обшлагом, монах продолжал следовать по дну долины дорогой привычной и нетрудной. Правда, из всех прогулок, которые ему приходилось выполнять через этот перевал, да и через соседние, менее доступные, сегодняшняя была наиболее неприятной. Ни разу подобной ярости не наблюл странник, да ещё в эту пору. В августе – такая пляска. И как будто сие путешествие ничем не вызвано особенным, нет повода горам волноваться. Однако если судьба пронесёт и не удастся им сбросить на него лавину теперь же, то часом-двумя позже будет он вне опасности