Отец при рождение дал ему имя Аристун, Аристотель, и будто в насмешку над этим именем великого учителя великого завоевателя и воина, мальчик Аристун родился больным, неполноценным, что с каждым днем, с каждым месяцем все более отчетливо и явно проявлялось на лице ребенка. Однако имя менять не стали, и отец называл его Артуркой в честь своего погибшего русского друга.
Это был странный поезд: состав из тринадцати товарных вагонов, который замыкал единственный пассажирский. В нем и жил божий человек, мальчик Артурка.
Состав шел по своему маршруту и своевременно делал остановки, где товарные вагоны то разгружали, то загружали, потом их крепко запирали и состав, отстояв на станции положенное время, плавно отходил от перрона и продолжал свой путь, а о пассажирском вагоне будто все позабыли, никто не обращал на него внимания, несмотря на то, что он был тут, в самом хвосте поезда и своей чистотой и ярко зеленой окраской резко выделялся от отталкивающе грязных, невзрачных слепых без окон товарных вагонов. Тем не менее, как ни странно, в единственном пассажирском вагоне имелось все, что необходимо для нормальной жизни – вагон был снабжен водой, электричеством, было в нем тепло и уютно, что вовсе не лишним было в ту холодную морозную январскую погоду, когда то и дело поднималась метель и принималась кружить в степи, по которой тащился состав. Артурка смотрел в мерзлое окно на метель, надышав маленькие кружочки в стекле и думал.
Он не знал, сколько ему лет, никогда об этом не задумывался, но урывками вспоминал свое детство, некоторые яркие моменты – как вспышки – из детских лет, и казалось ему, что это не его детство, а чье-то чужое, потом напротив, чудилось, что они были совсем недавно, эти вспышки, может даже на прошлой неделе, и хотелось вернуться и что-то исправить, сделать иначе, будто в ровном движение поезда разладилось нечто такое, что беспокоило, лишало комфорта, как ресница в глазу, как бешеное сердечное биение, как беспричинный озноб. Сейчас ему было семнадцать, выглядел он немного старше, и уже намечался небольшой, рыхлый животик от малоподвижной жизни, которая протекала у него вяло, ограниченная пространством квартиры, где он жил безвылазно, а теперь – стенами вагона, из которого не хотелось выходить даже на долгих остановках; было боязно, людям он не верил, относился подозрительно, обостренным чутьем, интуицией, что заменяло ему недоразвитый ум, чувствовал в них скрытую угрозу; он любил сидеть у окна вагона и смотреть на заснеженные поля, проплывающие мимо, взгляд у него при этом был бессмысленным, как у человека вспоминающего мечту. Попал он в этот поезд недавно, а может уже давно, но как давно он тоже не помнил и не старался вспоминать – бессмысленное занятие – у Артурки со временем были испорчены отношения, и когда раньше он силился что-то вспомнить, какой-то эпизод из жизни, старался вспомнить, как давно это происходило, у него начинала сильно болеть голова. И он прекратил подобные опыты, тем более, что они были абсолютно никчемны. Какая разница, когда произошло то или иное событие: оно произошло и осталось в памяти, и это гораздо важнее, чем сроки. Какая разница сколько ему лет, вот он живет, сидит у окна, медленно жует бутерброд с колбасой и острый запах дешевой чесночной колбасы что-то ему напоминает, что-то, что произошло когда-то…
