Так бывает только во время ночных кошмаров, когда почти весь мозг спит, и его заменяет лишь незначительная группа клеток, и этой группой клеток завладевает одна неотвязная мысль.
Была ясная, холодная прозрачная осенняя ночь. Он лежал на спине в своей кровати, наполовину разбуженный ошеломляющим осознанием того, что, когда-нибудь, через сорок или, может, пятьдесят или шестьдесят лет, будет лежать вот так же на спине и умирать – переживать последние мгновения своего существования; ощущать еще живым мозгом, упакованным в мёртвую оболочку, как деревенеют мышцы и загустевает в жилах черная кровь; и лишенные кислорода клетки серого вещества начнут одна за другой погибать, наполняя череп гулом своей муки, туманом безысходного ужаса, и в какой-то миг он вдруг перешагнет черту и будет уже труп – вещь с остекленевшими глазами.
Видение было настолько отчетливым, что он подскочил на кровати и безумными зрачками уставился в черноту ночной комнаты.
Неужели все это неизбежно? Не может быть! Это нелепость, абсурд! Как так: деревья, дождь, трава, и ветер, и звезды – все это будет, и крутящийся волчком Земной шар по-прежнему будет мчаться с немыслимой скоростью к неведомой точке Галактики, а его уже не будет? А тот мир, тот чудесный, обворожительный мир, что живет внутри него, в его неповторимом мозгу, куда он денется – этот мир? Ведь не может все это так просто исчезнуть – все те мысли, идеи, образы, переживания, восторги и горечи, которые обуревают его! Неужели это так просто: щелкнул тумблер, прекратилась какая-то реакция, и те вселенные, миры, которые создавались годами в пространстве человеческих мыслей, фантазий, логических умозаключений – все это испарится в момент его смерти, как роса с луговой травы. Целые миры исчезнут без малейшего следа только потому, что он умрет?
“Теперь, как в доме опустелом, Всё в нем и тихо, и темно…” – на ум пришли строчки из пушкинского “Евгения Онегина”. Да! Да! Каждый раз теряется нечто большее, чем просто оболочка, в которой находился человек. Но что? Что?
Если бы это знать, суметь сформулировать, то это можно было бы спасти!
Хоровод вопросов окончательно разбудил его. Он поднялся и подошел к окну, глядя в бескрайнюю пустоту ночи, и от холода бесконечного пространства за тонкой пластинкой стекла ему пришло отрезвление.