– Наверное, в ад тоже будет очередь, – выдала раздражённо женщина в сером пальто.
– Ад – это и будет очередь! – кто-то шутливо ответил ей. – Одна большая, вечная очередь, в которой мы будем топтаться, ожидая обещанных котлов. Но так их и не получим. Всю вечность промучаемся, ожидая, и не получим.
В ответ на это какая-то женщина из очереди начала то ли причитать, то ли наставлять окружающих, пытаясь донести до них евангельские истины. Да только я её не слушал. Мне не было дела ни до ада, ни до рая, ни до спасения, чтобы оно ни значило. Я, не отрываясь, смотрел на дверь, в которую так жаждал войти. Но сделать мне это мешала колонна хомо сапиенсов. И цель каждого из них полностью совпадала с моей. Нам всем хотелось войти внутрь, за дверь с табличкой – «Центр экспериментального внедрения». Ниже, на самой двери, тоже висела табличка – «Отдел приёма добровольцев».
«И чего это тебя понесло записаться добровольцем?» – спросите вы, и я вам отвечу: у меня веская причина. Такая же веская, как и у всех моих собратьев по очереди. Нас всех объединяет одно – нам нужны деньги. И нужны настолько остро, что мы за сотню долларов готовы лечь на хирургический стол и позволить пришить себе ещё одну руку или вставить чип прямо в мозг.
Но чаще всего с нами таких радикальных вещей не делают. На нас тестируют новые типы излучения, отлаживают приборы, предлагают пропить курс таблеток неопределённого назначения. Большим успехом среди нашего брата считается попасть на испытание вакцины. Дело нехитрое – укол и две недели наблюдений и анализов. И за каждый день по пятьдесят сиреневых, не считая стартовой суммы, которая напрямую зависит от угрожающей тебе опасности.
И мне везло! Раз пять или шесть я прививался от каких-то экзотических зараз, название которых впервые слышал. Пару раз от новых штаммов гриппа. И один раз прививался от малярии Элота, болезнь страшная, практически неизлечимая. И надёжной вакцины от неё по-прежнему нет.
От дряни, что в тот раз ввели, я два месяца провалялся в больнице, утыканный капельницами, будто Нео, спящий в Матрице. Откачали… И ещё полгода платили по договору, сверх затрат на восстановление.
Те полгода меня ни на какие эксперименты больше не брали – боялись, что перенесенная болезнь «смажет» результаты исследования. А может, за меня волновались… Как бы то ни было, а эти полгода были самыми тяжёлыми в моей жизни. И не только моей, но и в жизни моей семьи.
