Всё началось с открытой двери.
Всё когда-нибудь начинается с открытых дверей. Распахиваются двери родильного отделения, и тебя, маленького и сморщенного, вкатывают в палату, чтобы ты ненадолго прикоснулся к теплу, в котором зародился. Двери похоронного бюро тоже всегда открыты, и твоя смерть не станет исключением, благодаря которому дом бальзамирования будет закрыт на выходные. Дверей множество, и в добрые две трети не хочется заглядывать даже одним глазком.
Примерно такие мысли пронеслись в голове Тимы, пока он, шумно сглатывая слюну, таращился на тёмный провал, ведущий в пятый ангар. Левая рука нащупала выносной манипулятор рации, закреплённый на плече. Правая осталась дежурить на ремне, облепив потной пятернёй поясную кобуру.
– Герман, сейчас в пятом кто-нибудь есть?
Возникла пауза, грозившая переполнить мочевой пузырь Тимы. Наконец в динамике рации зазвучал Майский. Раздражение в его голосе упрекало за сбежавший сон, что так и не устроился на крылышках двух часов ночи.
– Пятый ангар – чисто.
– Но дверь открыта, – настаивал Тима. Смутился, обнаружив, что перешёл на шёпот.
– Ну так зайди и проверь, господи боже! Или овечий хвостик отрос?
Не оборачиваясь, Тима вскинул левую руку и выставил средний палец из кулака. Зрачок потолочной камеры, установленной на развилке восточного и юго-восточного коридоров, расширился, а через пару секунд рация хохотнула голосом Майского.
– Иди уже, Тимофей. Орёл в гнезде приглядит за птенчиком.
Тима ощутил порыв огрызнуться, но сразу сник. Ночное патрулирование всегда умиротворяло его. Он словно шагал по собственным мыслям, выстланным в полумраке южных заводских помещений. Иной раз ему даже приходилось упрашивать Майского, чтобы тот остался в комнате охраны, уступив свой черёд совершать обход. Вот как сегодня.
Только сейчас всё было иначе.
Оставленную настежь дверь простили бы в каком-нибудь пансионате для пожилых, если, конечно, это не послужило причиной страшного сквозняка. Однако на эту дверь, обитую с двух сторон листовой сталью внахлёст, с массивными дверными петлями, возлагали куда больше надежд, чем на символические перегородки, прятавшие комнаты старения.
Каждое помещение Кимринского авиаремонтного завода на ночь запиралось и ставилось на охрану, тем самым подразумевая, что нарушитель сперва оглохнет от воя сирены, а потом превратится в грядку, на которой такие люди, как Тима и Майский, со всей заботливостью и профессионализмом высадят разноцветные гематомы.