– Уважаемые пассажиры! Приносим извинения за задержку рейса РА4220 Москва – Салоники. Вылет переносится с 12:00 на 15:30.
Ровный, четкий, с нотками металла, голос диктора аэропорта Шереметьево произносил привычные шаблонные фразы. По лицам людей можно было сразу понять, кому абсолютно безразлична выданная из динамиков информация, а кто откровенно расстроился. А как иначе? Если бы не изменения в расписании, то как раз ко времени вылета желающие могли бы получать багаж в гостеприимной Греции.
Среди множества людей, снующих по необъятному помещению и ожидающих свой самолет, только один пассажир выдохнул с облегчением, практически выплясывая страстную румбу. От радости.
С самого детства Лена Измайлова была веселой, искренней, открытой и немного покладистой. Хотя, правды ради, нецензурщины не гнушалась, за словом в карман не лезла, если требовали обстоятельства, но эта привычка пришла к ней уже после школы. Папа на правах главы семьи являл собой пример образцового мужа, и мама рядом с ним была по-настоящему счастлива. Воспитывалась Лена в лучших традициях социалистической и… романтической пропаганды: семья – святое. Верила в высшие силы, жизнь после смерти, а главное, что во всем надо слушать свое сердце. Наивно, где-то даже глупо в наше время, но от души.
Часто говорят: «Знал бы, где упасть – соломки б подстелил». С одной стороны – верное утверждение и логичное, а с другой – нереальное, где-то даже софистическое. Ничего нельзя знать наперед.
С какого момента она стала испытывать неконтролируемый страх от всего, что ее окружало, – сказать было сложно. Отчаянная борьба с напастью не давала результатов, но Лена не опускала руки, хоть и начала привыкать жить в своем мало кому понятном ритме. Постоянная война с собой выматывала до истерик и последующей апатии. Казалось бы, все в голове, надо взять и выбросить! Но нет. Так это не работает, Лена точно знала.
Хуже всего – постоянное наслоение ужаса и прорастание его в новых формах. Измайлова чувствовала себя, как капуста на грядке, что обрастает листиками, только не сочными и хрустящими, а холодными, колючими и черными, как сама тьма. Стихии под названием «Фобии» не собирались угасать ни на минуту, превращая ее порой в неадекватную, дикую, с бесконтрольными чувствами.
Так и получилось, что к двадцати пяти годам Лена имела внушительный список заморочек при полном отсутствии личной жизни. Все было закономерно и понятно. Когда мысли сосредоточены на сражении внутри тебя, попросту ничего вокруг не замечаешь. Заходишь в лифт – волна неприятного удушливого страха сжимает грудь, дышать становится тяжело, в висках пульсирует. Выходишь на открытое пространство, да хоть на дорогу, – ступни до колен пробирает маленькими иголками, двигаться невозможно, голова кружится до тошноты и держит только одна мысль: «Не потерять сознание». В ушах звенит, а внешние шумы доносятся как из-под слоя ваты. То была лишь пара пунктов из перечня фобий, а у Лены он набирался завидный. Походы к именитым докторам все больше вводили в депрессию, потому что чувствовать себя чокнутой совсем не радостно, а «волшебной таблетки» не существовало.
