Северное крыло дворца давно имело дурную славу. Вся дворцовая прислуга избегала без нужды появляться в здешних покоях. Истории, одна ужаснее другой, передавались из уст в уста. Кровавые подробности убийств, родовые проклятья, неупокоенные духи – все было в них, и никто не мог поручиться, что это вымысел. Слишком много помнит история странных и загадочных смертей под сводами северного крыла Вингфолда. Про старую картинную галерею же и вовсе старались говорить мало. Даже упоминать о ней лишний раз опасались.
Крыло до недавнего времени пустовало. И только смотритель иной раз обходил северные покои, всегда торопливо, никогда не задерживаясь в картинной галерее, где со стен сурово взирали заключенные в пыльные рамы лица первой королевской семьи. И именно в этих мрачных стенах среди старинных портретов, в полутьме и гнетущей тишине, Маркус Холстоун уже три четверти часа томился в ожидании своей ветреной возлюбленной.
Холстоун вовсе не был храбрецом, а, прямо сказать, совсем наоборот. Прийти сюда стоило ему немалого мужества, он обмирал от страха, еще только приближаясь к дверям залы. В голове всплывали все известные ему трагедии, произошедшие в этом крыле. Близилась полночь, и Холстоун с каждой минутой явственнее ощущал, как паника накрывает его. Жабо и кружевные манжеты сорочки утратили свою свежесть, пропитавшись потом, бутоньерка давно поникла, руки были влажными от необъяснимого страха, воцарившегося в его душе сразу же, как только он переступил порог галереи. Он сам себе был противен. Противны были дрожащие колени и ледяные липкие пальцы. Омерзительная слабость одолела его тело.
Маркусу с тоской подумалось, что стоило прислушаться к матушке, которая никоим образом не одобряла балы и дворцовое распущенное общество. У нее даже разыгралась мигрень от расстройства. Пожалуй, можно было расценить это как дурной знак и остаться по обыкновению с матушкой дома. Холстоуну нельзя было вменить своеволие и неуважение к родительнице, но все же он поступил наперекор и теперь отчаянно об этом жалел. И вот уже три четверти часа его бросало то в жар, то в холод от любого звука. Взрывы фейерверков за окном, стук веток по витражам, скрип собственных сапог заставляли Маркуса вздрагивать и нервно озираться по сторонам.
Откровенно говоря, в глубине души Холстоун догадывался, что Элоиза зло подшутила над ним. И тем отвратительнее он себя чувствовал в этой ситуации. На глазах у Гектора Вальсторпа, одного из самых дерзких гвардейцев, Элоиза пообещала ему стать дамой сердца, если тот дождется ее на свидание в старой галерее. Насмешка в устах красавицы больно уязвила его. Что с того, что Холстоун не гвардеец, не признанный воин, не отчаянный храбрец? Десять лет назад, когда он изъявил желание записаться в гвардию, его матушка при мысли об этом слегла с такой жуткой мигренью, что он не решился настоять на своем решении. Но, как бы то ни было, Маркус Холстоун – дворянин, честь и достоинство для него не были пустым звуком. И вот, стечением глупейших обстоятельств, собрав всю свою невеликую смелость в кулак, он вынужден находиться здесь, в этом проклятом месте, напоминающем склеп.