в которой мы знакомимся с одной деревенской семьёй и начинаем понимать, кто есть кто.
Когда ты уже проснулась, уже поняла, что не спишь, какое-то время ещё лежишь с закрытыми глазами. Как сейчас. Лерка не раскрывала век, но прекрасно знала, что увидит, если раскроет.
Ничего не менялось. Каждый день одно и то же.
Она надавила на один глаз пальцем. В темноте проявились какие-то радужные разводы.
«Почему так?» – подумала она. Если просто лежать впотьмах, никаких разводов нет.
Вставать не хотелось. Не хотелось вообще ничего.
Лера привычным движением нашарила старый будильник на тумбочке и вдавила гладкую кнопку. Она почти всегда просыпалась раньше его дурацкого дребезжащего звона. А заводила будильник мама. На всякий случай.
Открыла глаза.
Да. Она оказалась права. Ничего за ночь в её спаленке не изменилось.
Корявые стрелки на циферблате показывали без семи минут шесть.
Где-то хрипло пропел петух, но настолько привычно, что Лерка не обратила никакого внимания.
Она поёжилась-потянулась под одеялком.
Как же не хочется вставать!
«Может, прикинуться больной?» – Лера прикоснулась ко лбу рукой, но кожа была сухой и холодной. Можно, конечно, «нащёлкать» градусник. Только кому его показывать? Папка ещё не вернулся из своей очередной командировки, а мамка уже наверняка ушла на ферму – она встаёт много раньше.
«Просто не ходить в школу? Потом никто не поверит, что болела. Да и придётся целый вечер в доме сидеть, когда все одноклассницы гулять пойдут».
Лерка закряхтела, как столетняя бабка, спустила ноги вниз и села на кровати. Одеяло наполовину сползло вбок.
«Неужели это никогда не закончится? – подумала девочка. – Мне уже шестнадцать лет! Шестнадцать! А я…»
До того времени, как пришла пора идти в школу, Лерка успела почти всё: сбегала подоить корову, дала свиньям прелой картошки, курам – пшена, смоталась за водой к дальнему колодцу, занесла из дровника берёзовых чурок и растопила печь, приготовила завтрак – бутерброды мелким, хотя что Ванька, что Юлька уже такие бегемоты, что и сами могли бы себе что-нибудь сварганить, но мать тут неумолима: особенно над Юльчей трясётся, аж противно.
– Ты, Лер, не забудь её покормить хорошенько, у неё лицо бледное вечером было. Слышишь меня?!
