Год двадцать шестой от посадки «Колыбели».
Мрак, холод и непробиваемые стены. И стыд. Нескончаемый, непереносимый, выжигающий стыд. А затем опять невыносимый холод и теснота стен его тюрьмы, сменяемый всполохом огня, в котором утонул едва слышный за сиренами и гулом толпы крик той девочки. Отчаянный крик. Снова и снова, в бесконечном хороводе из тьмы и холода, смешанных со стыдом.
Он кинул ту бутылку с зажигательной смесью не глядя, в полицейских, перекрывших дорогу к площади. И не заметил, что толпа демонстрантов уже продавила в том месте тонкую цепь кордона. Как несчастная оказалась в первых рядах? Совсем молодая шестнадцатилетняя девушка, почти ребенок. Хотя… На улицы ведь и идут в основном молодые и горячие, неравнодушные к словам рвущихся наверх политиков. Идут, чтобы своей юностью проложить старикам дорогу к власти, веря в идеалы, о которых им твердят в социальных сетях.
Бутылка разбилась рядом с ней, превратив несчастную в живой факел. Находившиеся рядом мужчины, также задетые огненными брызгами, отпрянули в стороны, спасая самих себя, а у оттиснутых от этого места полицейских не оказалось ни средств, ни возможности спасти охваченного огнем человека. Затушить смесь не так-то и просто. Потому он мог только смотреть, как кричащая, сгорающая заживо девушка катается по асфальту, еще надеясь на помощь и спасение. И на эти пару минут все в протестующей толпе замерли. А потом, едва юная жертва затихла, кто-то выкрикнул пару неразборчивых слов, и толпа взорвалась яростью, ринувшись в решительный штурм. Как и рассчитывали кураторы этого шествия. Им нужна была хоть чья-то кровь, чтобы склонить это противостояние в свою пользу. И кинутая бутылка должна была стать той самой провокацией, после которой власти перешли бы от сдерживания к разгону. Дали бы повод мстить.
А в итоге этот повод дал он. Собственной рукой убив человека. Хотел ли он этой смерти? Конечно же, нет. Но ту злосчастную бутылку с зажигательной смесью бросил сам, без принуждения. За деньги бросил. За те гроши, которые заплатил какой-то пиджак лидеру их ячейки, чтобы привлечь на эту акцию группу парней, знающих, как завести толпу. Вот только девочка эта стала овцой на заклании, и от этого было на душе так мерзко и пусто, что хотелось выть. Хотелось отмотать время назад, и послать все это многолетнее увлечение бунтарством и подпольем к черту на рога. Но уже было поздно.
