Реактор атомного дирижабля остановился. В один миг прекратились все ядерные реакции, словно отчаявшийся командир запустил режим самоуничтожения, боясь попасть в плен к врагу. Но капитан Хим сидел с приоткрытым ртом и изумленно глядел на приборную панель. Наполовину скуренная сигара выпала из зубов и продолжала дымиться на полу.
– Четыре, три, два, один, – сиплым шепотом посчитал помощник капитана мастер Сми́бдорт.
Ни пожара, ни резкого скачка мощности не произошло, дирижабль «Незримый» просто потерял тягу, отдавшись на милость морским ветрам.
– Какого ша́за творится?! – вскакивая, проорал капитан. Не дождавшись смерти в течение пяти секунд, он моментально вернул себе привычное агрессивное самообладание. – А, Смиб?
Смибдорт надавил на рычаг, включая динамики по всему дирижаблю.
– Ремонтная бригада, атомогенетик, инженер…
– Каждый сраный умник! Бегом к реактору! – перебил его капитан.
– Приборы показывают, что ядерные реакции прекращены, – спокойным голосом продолжал вещать мастер Смибдорт.
– Не хотите отрабатывать деньги Хора, подумайте о своих паршивых задницах! – рявкнул Хим, подобрал с пола еще тлеющую сигару и крепко затянулся. Плевал он на советчиков, что велят набирать дым только в рот. Полумеры он не любил. Курить, так чтоб пронимало до печенки.
– Медленно теряем высоту, нагнетатели остались без питания, – сообщил Смибдорт и отпустил рычаг вещания. – Пойду тоже посмотрю.
– Мастер, вы опережаете мои приказы, – хмыкнул капитан. – Попробую удержать нас в воздухе подольше. Ветер ни к шазу.
Смибдорт кратко кивнул и вышел из рубки. Из-за двухметрового роста он комфортно себя чувствовал только там, по остальному дирижаблю приходилось передвигаться полусогнутым. Сверхпрочный, легкий, не пропускающий радиацию и чудовищно дорогой ковмарил, из которого был сделан дирижабль, диктовал свои условия при проектировании машины. Зеленовато-белый, отталкивающий все виды красок, он соединялся только ковмари́ловыми болтами, словно брезговал прикасаться к другим веществам. Смибдорт ненавидел этот цвет плесени, но он был мастером, потому относился к своей ненависти доброжелательно, в тайне радуясь, что в копилке его души остались иррациональные чувства.
Послышался топот, умники, как и было приказано, бежали. Хотя даже самый недалекий матрос сейчас должен был понимать: они которую минуту живут взаймы. Смибдорт прислушался к себе, страха не было совсем, никакой паники или желания объявить подготовку к всеобщей эвакуации.
