Среди вечера среди ночи проснулась маленькая коротышка, именуемая четвертым измерением. В миру ей места не было, но был у нее закуточек, в котором она могла изменять пространственно-временную сеточку по своему усмотрению.
Тем ей и приходилось заниматься долгие эоны вперед и назад. Сходили моря с планетарных островов, смешивались сумрачные странники с поцелуями далеких плантаций Сознания. Тихо шла молва о долге, который надлежит выполнить каждому уважающему себя созданию. А именно – совершить свою собственную вселенную или Вселенную.
Крикливые мороси не могли выносить художества, чьем парапетом нельзя было умыться, не важно коротко оно или длинно. «Сюрреализму на всех хватит», – говорили они. Что еще было нужно разнузданному Уму?
Распоясался ум, сделался вещью в руках у людей, а должен был красить их в оттенки радости да счастья! Догорает последний кафель в руках у мелкого хватателя ягод, все ему нипочем. Делает красивое движение в сторону оконной рамы, за которой стылый космический ужас. Или прелесть. Темнотой манит, и он летит туда, рождаясь заново. Сызнова проходя все известные коллизии в своем бытии. Долго шло оно, но космос будто бы безучастен оставался.
Музыка чуть поскрипывает на лодочках из мягкого темного фетра; синий оттенок плавно меняется на голубоватый с проседью – то приходит зимнее время, сонливое времечко спать. И пускай!
– Простотой меня манит раскрошить еще крошки зубной. Простотой меня кроет, когда я сижу на скамейке из льна. – Говорила крошка Мю, смотря на все фантастическое верчение вокруг себя.
Жара ниспадает на плечи малюсенькому созданию. Оно хочет расправить крыла и разнежиться на голубоватой траве, но не может, потому что крыльев нет, как нет и травы такого цвета. Не та планета, не тот воздух здесь, и все-таки…
– И то и не то единовертуновски! – Крошка губами мелкорыбечно проливает сок из своей большой кружки, говоря эти слова.
Ей бы выйти из состояния небытия в полое бытие, да? Кажется, персонаж так не думает и пусть. Кристаллические звуки нежной матерей укутывают в кокон из мартовской оттепели. Коротышка-мартышка делает шаг навстречу со своим родным Домом, а тот как ужаленный несется прочь. Мю горько заплакала, не понимая в чем дело.
– Почему бы и не подойти ко мне со сладостью родной крови, а? Этот дом – не Дом вовсе! – Словеса летели в разрежаемый воздух, а крошка делалась все меньше, и космос ее сжимался будто состоял только из легкого блестючего ветерка.
