«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог».
А. Пушкин «Евгений Онегин»
«Мой дядя жил всегда без правил
И до сих пор не занемог.
Он уваженье в грош не ставил
И не выдумывал, что мог.
Как можно рифмовать такие
Слова – ведь однокоренные!
О, интересно, Пушкин смог
Принять бы дерзкий мой упрёк?
Хотя в порыве вдохновенья
Какой порядочный поэт,
Творя поэму иль сонет,
Был строгим к своему творенью?
Мог он и смыслом пренебречь,
Была бы только внятной речь».
Так в размышленьи этом странном
Наш новый пребывал герой.
Да быть ему здесь безымянным
И появляться лишь порой!
Для современных поколений
Неважно – будет он Евгений,
Иван, Василий, Пётр, Федот,
Абрам… – нет, здесь не анекдот!
Сто лет назад, мы знаем с вами,
Один сатирик и поэт[1]
Роман в стихах свой вывел в свет;
В нём был Базарова чертами
Онегин новый наделён;
Сюжет почти же сохранён.
Тут благородно подражанье,
И я решил, читатель мой,
Свое наивное созданье
Облечь онегинской строфой.
Поверьте, ямб четырехстопный –
Размер достаточно удобный:
Как ни крути – со всех сторон,
Как табурет, устойчив он.
Люблю гекзаметр[2] я античный
Но попадись антисемит,
Сочтет (не всяк в душе пиит)[3],
Его фамилией циничной.
Вот и Гомер, гласит молва,
Был древним греком лишь едва.
Родным для нашего героя
Был город на брегах Невы.
Порой случается такое –
Жить там, где и родились вы.
А кто с лимитною пропиской
С лет молодых столкнулся близко
И Ленинградом был пленён,
С тех пор в нем и прописан он…
Герой же обладал наш скромно
Простым достоинством одним:
Был петербуржцем коренным –
Сказать посмейте: дар никчёмный!
Но знал он, искренний педант,
Что дар есть не всегда талант.
Обычным будучи ребёнком,
Пошел он в школу за углом;
Его примерным октябрёнком
Мечтать учили день за днём
О всем предписанном наследстве –
О пионерском славном детстве.
Со златокудрым Ильичом
На сером пиджачке своём
Носил он звездочку доколе
Под барабанов бравый бой
Он, от восторга сам не свой,
Был не введен в зал главный школе,
Где пятипалый символ днём
Зарделся галстука огнём.
И дева старая – вожатый –
Под тяжкий шелест кумача
Его блюсти взывала свято
Тогда заветы Ильича;
И были всех важней на свете
«Святые» заповеди эти.
Им было трудно счет вести –
Их было больше десяти!
Не всё быть отроком весёлым…
Настала юности пора –
Что звалось шалостью вчера,
