Старик проснулся, когда на часах была полночь. Старинные часы, стоявшие в углу комфортабельной спальни, пробили двенадцать раз, и с последним ударом старик понял, что окончательно проснулся и больше не заснет. В последние годы его часто посещала бессонница, и он даже приучился ценить эти ночные часы. В конце концов, подремать можно и днем, а вот драгоценную тишину, когда все в доме спят, не заменить ничем. Тишина глубокая и полная. Не играет вдалеке радио, не стучат по лестнице шаги, не стрекочет под окном газонокосилка садовника, затих отвратительный шум машин. Даже вертолеты, что днем нарушают его покой, пролетая над домом, замолкли до утра.
Старик выбрался из кровати, накинул халат, сунул ноги в шлепанцы, отделанные лисьим мехом. Подошел к окну и остановился, глядя в темноту сада. Распахнул створки окна. Теплая летняя ночь была прекрасна. Старик помнил столько прекрасных летних ночей, что голова начинала кружиться, когда задумаешься над этим, – точно смотришь на звездное небо или в глубокий черный колодец. Время, время… С ним не договоришься, не станешь спорить. В молодости он не замечал, как оно течет. В последнее время каждая секунда представляется старику песчинкой в песочных часах – вроде тех, что стоят у него на столе.
Он прожил долгую жизнь, полную событий. Он познал славу и успех, известность его была заслуженной, и весь мир повторял его имя. Он был богат, и богатство досталось ему честно. Он любил, и его любили. Он стал отцом, и сын вполне успешен, любой бы гордился таким наследником…
И все-таки жизнь – это поражение. Так думал старик, стоя у окна своего особняка.
За его спиной сама собой вспыхнула свеча. Дрожащее пламя осветило шахматную доску с расставленными фигурами, замершими посреди партии. Вот уже два дня старик никак не мог закончить этюд – все время мешали мысли, отвлекали, раздражали, расстраивали…
Но от этой партии ему, похоже, не отвертеться. Эту игру ему придется закончить.
– Сыграем? – раздался глубокий голос, не слышный никому, кроме старика.
Старик молча кивнул и опустился в кресло. Протянул руку к коню, замершему на белой клетке. Рука слегка дрожала. Старик презирал себя за это. Он выпрямился в кресле и сделал ход.
И тут же пожалел об этом. Ход был поспешный, необдуманный. С таким противником спешить не стоит… но теперь уже поздно, ничего не поправить. Старик поднял глаза.
