унести в простор земной.
Всё огнями залило.
Точно. Светится столица!
ГРАД! – не тёмное село.
И послушные приказу,
сквозь студёность снежной мглы,
санки круто развернулись
у рубиновой звезды.
То ли был вираж отменный,
то ли сам Иван ослаб,
то ли был рукой нетленной
он отправлен сверху в град –
Пошатнулся, кувыркнулся
из саней на край звезды,
покачался там секунду,
да и рухнул на зубцы.
И пока Иван катился
по ледовой крыше вниз,
и пока он, зацепившись,
изучал рукой карниз,
разглядеть успел палаты,
караул на мостовой,
пики, сабли, перья, латы…
«мама…» – крик взлетел немой.
«Кто таков?! – вскочила стража,
окружила молодца, –
Вор?.. Колдун?.. Маньяк?..
Иль кража?..
Иль теракт против царя?»
Навалились, повязали,
повели в острог седой,
Рубль и золото забрали:
«Эта плата за постой».
Шапку сбили, глаз подбили,
и решили до утра,
чтоб начальство не тревожить,
рот заткнуть у молодца.
Да-а, вот это мы слетали.
Ну, подружек мы спасли.
Принца из тюрьмы достали.
И любовь себе нашли.
Да-а, ну сказочка лихая,
ну, колдобины везде,
или сказочник крутило,
иль проблемы все в езде.
Снег на стражу, сон в палаты,
сто подушек для царя,
для Ивана ж тюк соломы,
да в решеточку луна.
Что сказать?..
Бывало хуже
в сказках в древние лета́,
подождём, что будет утром,
мудреней всегда с утра…
За окном мороз трескучий
приближает новый год,
а светила уж торопят
сказки новый поворот.
Ледяными кружевами,
замерзая вдоль окна,
сон искрою пробегая,
усыпляет молодца́.
Снится мо́лодцу Снегурка,
снится мо́лодцу – Она…
Иней стынет на ресницах,
а в душе цветёт весна!
Сапожки сверкают златом,
Очи – синий изумруд,
Столько звёздочек на шубке…
Кто расшил её? Во труд…
В эту ночь ему Снегурка,
тайну тайную свою,
рассказала, вот послушай,
что запомнилось ему:
«Полюбился ты мне, Ваня,
потому скажу тебе,
я служу тебе покуда,
рублик мой в твоей руке.
Если ты меня покличешь
без рубля, то в этот раз,
я приду к тебе, но, милый,
знай, в последний только раз…»
А потом, с героем нашим
на воздушном корабле
прокатилась Снег-Снегурка,
во дворец на пир к себе.
Показала океаны,