Я знаю, что ничего не знаю

Сократ и Конфуций принадлежат не совсем к одному времени (греческий мыслитель был лет на 80 моложе китайского), но к одной эпохе, которую вслед за немецким философом Карлом Ясперсом принято называть “осевым временем”: временем поисков смысла жизни во всем мире, появления новых представлений о справедливости, правде и спасении. Сходного между ними больше, чем различного: они были педагогами и учителями не для какого-то отдельного города или области, в отличие от прежних моралистов, пророков и поэтов, но для всей страны, всего Китая и всей Греции.

Оба философа исходили из того, что для поддержания порядка недостаточно только санкции свыше, санкции богов или небес, но нужны совместные усилия множества людей, то чувство правильности, которое должно войти в душу каждого человека. Они оба думали об образцах и их существовании, и хотя для Сократа они находятся в мире чистой логики, мире правильно построенного рассуждения, а для Конфуция – в мире прежней истории, присущих китайцам гармонических навыков управления, они оба стремились обратить взгляд современников от частностей и мелочей жизни к общим идеям и правилам.

Иначе говоря, они оба – идеалисты в высшем смысле, для которых идея или образец уже пребывает в мире, уже ближе к нашей сущности и сущности вещей, чем поверхностное или обманчивое их восприятие, и нужно только немного приучить свой ум верно рассуждать, как мы откроем самое родное в себе и в вещах. Сократ, конечно, больше ведет ум в неизвестное, в отличие от Конфуция, но Сократ и разговаривал с молодыми людьми, готовыми к дерзости, а не с почтенными старейшинами.

И Конфуций, и Сократ как люди “осевого времени” не были эрудитами в банальном смысле, но заведя разговор, блещущий интуицией, они получали все науки в руки, как в сказках приобретают чудесных помощников. Оба, наконец, действовали, предпочитая благоустройство этого мира чрезмерным мечтам о том, что мир мог бы стать другим – такой подменной фантазии оба противопоставили заботу о том, чтобы мысль оказалась прямо сейчас мыслью, настоящим размышлением о происходящем, а не догадкой, подчиненной чуждым ей целям.