Впервые после сделанной операции только на десятые сутки Елена открыла глаза и сразу признала в сидевшей на стуле фигуре свою мать. Лена сморгнула раз-другой, и лёгкая затуманенность, плывущая перед лицом, вовсе прошла. Теперь она хорошо различала её, в том числе и глаза, которые в тот момент мало что выражали, кроме крайней усталости. Повернуть поудобнее шею больная и не пыталась – сознание работало точно и ясно – и она понимала, что раз голова сплошь стянута бинтами, то и её ранение непременно в голову.
Татьяна Владимировна почувствовала и, от того встрепенувшись, заметила, что дочь смотрит в её сторону. Она склонилась над Леной и осторожно поцеловала ту в открытый глаз, а затем, отстранившись от лица дочери и перебарывая другие эмоции, попросту подмигнула.
Ровно десять суток минуло с тех пор, как её дочь оказалась в реанимации, и ровно десять суток, как погиб её сын. Две постигшие её враз трагедии были каким-то странным образом переплетены между собой, и эта страшная тайна вместе с кровоточащей раной в груди десятикратно терзала душу Татьяны Владимировны. Почему Лена направила свои «жигули» под колёса гружёного самосвала? Почему у неё в машине оказались трупы беглого зэка Усковца, некой гражданки Костромской и, наконец, снохи Марианны?
… Лена потихонечку поправлялась. С её лица уже размотали бинты, и она поведала матери, что приключилось в тот роковой день. Дочь в подробностях рассказала, как очутилась в загородном доме у Костромской, о появлении там беглецов из колонии, и только промолчала о роли брата в шайке преступников, не желая добивать мать, тем более, что Андрея уже и похоронили со многими почестями. Впрочем, Лена считала, что брат хоть и оказался преступником, однако в последние трагические минуты жизни проявил себя достойно и не остался в её глазах подлецом.
Сегодня Елена Владимировна Яснова, уже как третью неделю после выписки из больницы, работала на своем прежнем месте. В данный момент она стояла в кабинете у зеркала, что висело здесь на стене, рассматривая шрам, наискось протянувшийся через левую щеку от виска и чуть ли не до уголка рта. Теперь она регулярно созерцала в зеркало свое новое «приобретение» и горько думала, что эта отметина – вечное и неотступное напоминание о братишке, который и сейчас был бы живым, если бы она повнимательней присмотрелась к Марианне, а не помчалась с ней в Подгорново, словно последняя дурочка. После всех этих событий в ее жизни вообще произошел какой-то надлом. Муж Виктор вдруг начал прикладываться к рюмке, хотя никогда этим ранее не грешил. А вот неделю назад он и вовсе подал рапорт об освобождении себя от обязанностей начальника, где одновременно просил перевода в Улуйский РОВД на любую должность. Этот рапорт явился для Лены полнейшей неожиданностью, и она даже несколько растерялась, поскольку муж не обмолвился с ней об этом ни словом. Но она не стала задавать Виктору никаких вопросов; а вот мыслишка глупая, очень глупая, в голове все-таки проскользнула; да так, что она и сама досадливо поморщилась.
