Пляс Нигде. Головастик и святые

© Филимонов А.В. (текст)

© Бондаренко А.Л. (оформление)

© ООО “Издательство АСТ”

Посвящается Тане

В середине самой возвышенной скорби он вдруг зачинал смеяться самым простонароднейшим образом.

Фёдор Достоевский. “Бесы”

Морозным мартовским утром 1898 года выдающийся русский художник, профессор и академик Иван Иванович Шишкин скончался в своей мастерской в Петербурге внезапно и почти незаметно для самого себя, от сердечного приступа, сжимая в пальцах уголёк для рисования.

Падающее с табурета тело Ивана Ивановича подхватил на руки его ученик, в то утро работавший рядом с учителем, талантливый туземец из Сибири по имени Григорий Гуркин.

Говорят, между ними что-то вспыхнуло в тот момент, вроде молнии изо рта в рот, словно мастер с последним вздохом передал молодому человеку тайну пейзажной живописи.

28-летний Гуркин всего год как перебрался в столицу из небытия (с точки зрения петербуржца, жизнь в провинции равна нулю), со своего дикого Алтая, где священники поливали язычников святой водой и нарекали русскими именами.

Прошедших таинство крещения обучали грамоте и письму. Наиболее сообразительных оставляли на службе в православной миссии – переводчиками и учителями.

Григорий рано проявил талант к рисованию невидимого; особенно хорошо у него получалось седьмое небо и ангелы с красивыми крыльями (как у орлов, сидящих в степи по трое). За несколько лет юноша так набил руку в изображении горнего мира, что стал чуть ли не первым иконописцем среди алтайцев.

Свежий, но каноничный стиль его письма одобрил лично отец Макарий, епископ Томский и митрополит Алтайский, посетивший однажды село Улала, где располагалась миссия.

“О-ла-ла!” – воскликнул он, посмотрев на иконы, приблизил к себе чудесного отрока и благословил пастырским лобзанием.

Однако второго Рублёва из молодого человека не вышло. Карьера не задалась по причине конфликта с духовным отцом, запретившим художнику рисовать алтайских богов – “поганых идолов, буде он святые лики малюет”. Взбешённый требованием отречься от собственного народа, как от заблуждения, Гуркин посылает батюшку к чёрту, одалживает деньги у атеистов из Томска и едет в Петербург, чтобы лично Шишкину предъявить свои работы.

Это свидание переменило жизнь обоих. Столичного мастера так пробрало от рисунков алтайца, что он зачислил сибирского ходока в свои ученики и с тех пор принимал в нём большое участие, как тогда выражались.