Иван Афанасьевич прошелся по комнате. Оценил уютную мягкость ковра под ногами, богатые, с золотым напылением, рельефные обои, отливающие благородной бронзой подсвечники на столе. Стилизация. Техногенный век порой совершает неожиданные реверансы канувшей в небытие эпохе. Особенно сильно контрастировала обстановка барского дома с огромным, почти во всю стену, окном-аквариумом, наполовину скрытым портьерой.
Вечер за стеклом уступал свои права ветреной осенней ночи. Чернильные пятна мрака сливались в небе, отгоняемые от поверхности земли иллюминацией мегаполиса. Звуки города, если и достигали шестнадцатого этажа здания, безнадежно гасли в камерах стеклопакетов, заполненных аргоном. В тишине отчетливо раздавался стук маятника старомодного напольного хронометра. Тик-так, тик-так, – похоже, время издевалось над седовласым высоким стариком. Тик-так – нависало всей непомерной тяжестью прожитых лет. Тик-так – беззастенчиво гнало прочь из священного круга жизни каждым шагом секундной стрелки.
Гостиничные номера не были в диковинку Ивану Афанасьевичу, хотя в таком роскошном останавливаться раньше и не приходилось. Просторный одноместный люкс, снятый на двое суток, стоил недешево. Впрочем, деньги никогда не играли существенной роли в его жизни. Тем паче они утратили всякую важность сейчас, на закате дней. Сердце, следуя потоку мыслей мужчины, вновь напомнило о себе давящей, тяжелой болью, как бы давая понять, что закат этот вовсе не отвлеченная метафора.
«Ну нет, только не сейчас!»,– откликнулся на недвусмысленный намек болезни постоялец. Он извлек из внутреннего кармана пиджака пузырек, склонился над кубиком сахара, заблаговременно припасенном на столе. Сахар был под стать антуражу. Настоящий, кусковый, не чета нынешнему рафинаду. Прежде такой раскалывали специальными щипцами, откусывая от огромных сладких головок.
Капли жидкости падали бесшумно, оставляя темные разводы на поверхности. Старик отсчитал нужное количество капель и отправил сахар в рот. Сладость, перемешанная с химическим вкусом, привычно успокаивала. Аккуратно, стараясь избегать излишнего напряжения сил, Иван Афанасьевич перекантовал солидное кожаное кресло к окну.
Он устроился поудобнее в нем, и наконец-то позволил себе расслабиться.
Зрелище внизу поражало фееричностью красок. Фасады высотных зданий, подсвеченные снизу, возвышались ледяными айсбергами в океане мрака. Жемчужины фонарей сливались в гирлянды, то безупречно прямые, то прихотливо изогнутые вдоль автострад. Две нескончаемые реки, ветвясь, несли свои волны по просторам города. Золотой поток, образованный фарами мчащихся машин уравновешивался потоком рубиновым, разбивавшимся изредка на отдельные точки стоп-сигналов. Разноцветные рекламные панно то тут, то там, хаотичными мазками вплетались в пейзаж ночного города.
