Десять дней до совершеннолетия принца Роберта
Лиана Саливан ненавидела утро. А еще жаворонков. То есть, людей-жаворонков, против птиц она ничего не имела.
По мнению Лианы, утро придумали, чтобы довольные жизнью жаворонки издевались над нормальными людьми.
Её отец был жаворонком. Каждое утро он вставал ни свет ни заря – в пять утра. В пять! Какой нормальный человек встаёт в пять утра?
Он громко и совершенно не музыкально пел в душе, потом готовил яичницу с беконом – такую ароматную и скворчащую, что и покойник бы поднялся.
Лиана держалась. Она залезала с головой под одеяло, сопела в подушку и проклинала утро и всех жаворонков на свете.
Поспать удавалось, когда отец отправлялся на пробежку. Он снова пел, пока надевал кроссовки и даже пока разминался в коридоре. Только когда дверь за ним закрывалась, Лиана вылезала из своей комнаты; отчаянно щурясь, брела на кухню, наощупь находила сковороду, причмокивая, всасывала в себя остатки яичницы. Потом тащилась обратно, натыкаясь на стены и пересчитывая углы. Падала поперёк кровати и засыпала нормальным сном здорового человека без двадцати шесть утра.
Как возвращался отец, она уже не слышала. Как он, одеваясь, снова пел – слава богу, тоже.
Отец будил её ровно в шесть тридцать. Сумрачная фигура в чёрном костюме (разве что без косы) врывалась в её сон и с воодушевлением сообщала:
– С добрым утром, красавица!
"Красавица" (в шесть тридцать? серьезно?) сонно думала, что утро добрым по определению не бывает.
– Я ухожу, – добавлял отец. – Лика, ты меня слышишь?
Лиана согласно дрыгала ногой.
– Проснись и пой! – смеялся отец.
– У-у-у! – доносилось из-под подушки.
– Ладно, я ушёл, – повторял отец. А потом всегда добавлял: – На улицу не выходи, дверь не открывай, в окна не смотри. Ты помнишь.
Окна в доме были только в его комнате, да ещё в коридоре. Иногда Лиана в них смотрела. Аккуратно поддевала створки жалюзи и подглядывала. А что? Когда ты всю жизнь проводишь дома, хочется хоть какого-то развлечения!
– Лиана.
– Слышу-слышу…
– Поцелуй.
Лиана, не открывая глаз, поднималась на локтях и чмокала отца в нос. Иногда промахивалась – получалось в лоб. Отец улыбался и всегда – чёрт возьми, всегда! – перед уходом включал стенные панели. Комнату заливал солнечный свет и гомон птиц.
