Кукушка умолкает в предгрозье
Строчки, едва различимые в свете ночного костра, плыли, туманились, бежали и таяли. Партизан Донат Кукушка, сгорбившись на пеньке, пытался сосредоточиться, читая брошюру. Он не спал толком уже пару ночей, и от пульсирующего жара подбородок предательски упал на грудь.
«При подрыве моста важным фактором, определяющим организацию работы взрывной команды, выступает время, имеющееся на подготовку…» – услышал он голос, будто брошюра, которую он читал, обрела дар речи.
Донат очнулся – ветер качнул пламя. В партизанском отряде он, недавний выпускник школы, заведовал «чёрной кухней». Ему доверили важное и опасное дело – выпаривать тол из трофейных снарядов. До войны он мечтал стать химиком, в науке этой знал толк. Командир поручил ему одному изготовление взрывчатки, хотя и понимал все риски. «Чёрная кухня» была в стороне от лагеря. В случае ошибки на небо взлетит только он. Иного пути не было – поставок заводской взрывчатки ждать не приходилось. Костёр горел хорошо, и Донат повесил котёл. Присел, отдышался. Спать было, конечно же, нельзя, и он снова взялся за брошюру, но голова опять опустилась.
«Ускоренное подрывание производят крупными сосредоточенными зарядами… при подрывании мостов свайные опоры необходимо…»
Он знал каждое слово наизусть. Голос внутри диктовал и диктовал, а потом затих.
Донат провалился в глухую темень, из которой не сразу, но медленно зазвучала, вернее, поплыла далёкая мелодия вальса. Играл оркестр, из темноты проявились очертания площадки, контуры деревьев, знакомые до боли места. Что-то мелькало, кружилось, он различил белые кисти рук, плавно скользящие по клавишам баяна, блеснул янтарным бедром контрабас, засияло золото трубы. Десятки каблуков отстукивали по деревянной некрашеной площадке. И он был там, словно переместился в прошлое. Будто и не было войны, и всё – только кошмарный сон. Он робко держал, боясь даже слегка сжать, тёплую ладонь Зоси. Напротив глаз – её глаза, лицо, выбившиеся из синего берета кудряшки волос. Этот сон приходил к нему не раз, став наваждением, радостным и давящим одновременно. Он снова попал в двадцать первое июня – в день, который навсегда останется лучом, промелькнувшим так ярко, что не сразу и поймёшь, что его не вернуть… Они танцуют, Зоя говорит: