На холме стояло двое: высокий и худощавый человек лет тридцати, несколько щеголеватый, в изрядно потрепанном, но дорогом темно-синем костюме, состоявшем из жилета и брюк, местами запачканных машинным маслом и копотью, и юноша со светлыми курчавыми волосами. Одет он был менее прилично, чем его старший спутник, однако, как и тот, держал спину ровно, и на его розовых щеках пылала еще не испорченная детская любознательность.
А там, внизу, среди пожухлой травы, обломков машин и старых боевых орудий, лежали другие. Десятки тел распростерлись перед ними, обугленные, изуродованные, страшно скрюченные, придавленными листами настолько проржавевшего под дождями металла, что, чуть задев, можно было бы разбить их, точно яичную скорлупу.
– Пойдем отсюда, – сказал мужчина, – скоро полетят самолеты.
– А я ведь здесь когда-то жил. Дай еще чуть-чуть времени, пожалуйста! – ответил ему паренек, указывая на темную гряду домов вдалеке. Они были черными, такими же, как земля под ногами, с темными глазницами пустых окон. Вдруг, в одном проеме показался свет от фонаря, но тут же погас.
– Плохое место, плохое, – затараторил в ответ его спутник, достав из кармана жилета часы на тонкой цепочке, – без пятнадцати девять.
Развернувшись на пятках, мужчина стал спускаться с холма, прочь от животрепещущего пейзажа, раскинувшегося там, за спиной, и юноша с явной неохотой последовал за ним, украдкой утирая лицо грязными руками.
Небо над ними было высокое, летнее, и среди розовевших облаков, испещренных красными и золотыми лучами солнца, появились первые серебристые точки самолетов, оставляя за собой длинный рваный шлейф.
В одиннадцать часов десять минут они уже сидели на грубых ящиках в товарном вагоне старого трясущегося поезда и ели пресные крекеры, запивая их чистой водой из бутылок, вытащенных из контейнера под ногами. Подвернув штанины, юноша сидел и беспечно болтал ногами, не достававшими до пола, а тем временем мужчина все поглядывал на циферблат своих часов и едва заметно шевелил губами, производя в своей голове какие-то расчеты. Наконец он убрал часы, прошелся кругом и посмотрел в щель между дверью и стеной.
– Свет, пожалуйста.