– Ну, Баженова, и что мы будем с этим делать? – Владимир Юрьевич посмотрел на меня поверх очков и постучал пальцами по ведомости.
– Это бред! – яростно возмутилась я. – И ко мне это не имеет никакого отношения! Я не брала бланки и уж тем более не сливала их в группу!
– Значит, у нас теперь все отличники? И то, что на кафедре не досчитались тестовых бланков – всего лишь совпадение?! А я ведь доверял вам, Леночка. Сделал лаборантом, позволил работать над моим методическим пособием… – Мирохин сокрушенно покачал головой. – А ты вот так… Я бы еще мог спустить это с рук тебе. По старой, фигурально выражаясь, дружбе… Но раздать всей группе?
– Владимир Юрьевич, я не брала бланки, – твердо повторила я. – И понятия не имею, кто это сделал!
– И почему же тогда Злотникова, Карамышева, Федорчук в один голос говорят, что это ты?
– Потому что отличники всех раздражают! Клянусь, Владимир Юрьевич…
– Боюсь, клятвы тут не помогут, – он вздохнул с деланным сочувствием. – И нам придется принять меры. Дело не только в тебе – это, фигурально выражаясь, урок для всех наших студентов. Как мы можем выпускать педагогов, которые сами жульничают на экзаменах?
– Вы выгоните меня с кафедры? – с вызовом спросила я, чувствуя, как горят щеки от возмущения.
Я была бы рада скрыть эмоции, но, как и все рыжие, я краснела моментально. По поводу и без. И, наверное, сейчас была похожа на салат из помидоров и морковки… Собственно, не просто так меня полгруппы дразнили Морквой. Пединститут, а как дети малые! Я думала, что, оказавшись среди взрослых людей, будущих преподавателей, к тому же, избавлюсь от дурацких школьных кличек. Апельсинка, Пеппи, Рыжик, Белка… Ничего подобного. Морква. Отлично. И вдобавок ко всему еще и сдали декану. За что, спрашивается? За то, что отказала им?
– Ленусик, ну что тебе стоит! – подбивался ко мне Костя Федорчук. – Сфоткай бланки…
Нашел, видно, способ до них добраться. Еще и повесил на меня… Вот сволочь! Зарплата лаборанта была копеечная, но вместе со стипендией отличницы выходило достаточно, чтобы не просить денег у матери. А теперь…
– О кафедре и речи нет, – продолжил меня добивать профессор Мирохин. – Боюсь, все гораздо серьезнее.
Я сглотнула и в ужасе уставилась на него.
– Лишите стипендии?
– Хуже, Баженова. Придется вас исключить.
