***
– Твоя цена? – прозвучало рядом, пока
я размышляла, как уложиться в имеющиеся на руках гроши.
Здраво рассудив, что вопрос адресован
лавочнику, даже не повернулась в сторону говорившего, но
многозначительное покашливание, а так же резко притихшие рядом люди
заставили меня завертеть головой. Больше всего привлёк внимание
тучный мясник. Он во все глаза таращился на кого-то за моей спиной,
так что пришлось оглянуться, чтобы понять, в чём вообще
дело.
Позади меня обнаружился натуральный
пижон. Но не простой, а максимально фэнтезийный: тонкие черты лица,
которые портил надменный взгляд и брезгливо поджатые губы,
неестественно горящие золотом глаза, буравившие именно меня, и
вычурный костюм с плащом на меху, прямо таки кричащий о
реконструкции одной из исторических книг в зимнем антураже.
Завершал весь образ представшего передо мной персонажа чёрный шёлк
волос, из-под которого торчали острые кончики ушей. И как только не
отмёрзли на утреннем морозе? Я, например, закуталась в платок по
самый нос.
Ещё не до конца привыкнув к тому, что
по мощёным улочкам Торшильда помимо людей слоняются эльфы, гномы и,
боже упаси, настоящие оборотни, я растерялась. Однако довольно
быстро вспомнив, что живу теперь не только не в России, но и вообще
не на Земле, принялась играть с надменным эльфом в гляделки. Тот не
оценил моих стараний и, прищурив раскосые глаза, раздражённо
процедил:
– Ты глухая? Или слабоумная? Я
спросил: какова твоя цена?
– Простите? Вы меня ни с кем не
путаете? – вопросительно протянула, медленно закипая.
Что-то этот день совсем не задался.
Сейчас только утро, а меня уже успели пару раз обругать, разок
напомнить о долгах и, наконец, принять за, к-хм, продажную женщину,
да ещё и оскорбить. А ведь до обеда далеко! После короткой мысли об
обеде мой желудок решил горестно завыть, жалуясь на свою жестокую
судьбу. Всё бы ничего, но благодаря образовавшейся тишине звук
получился очень громким, отчётливым и компрометирующим.
Да чтоб вас всех! Нечего на меня так
смотреть, будто голодное урчание самый постыдный звук на свете.
Бывает и хуже! – возмущалась про себя, чтобы не озвучить это вслух.
Просто тут ещё относительно мало знали о равенстве, о свободе
слова, а когда слышали о толерантности, вообще относили этот термин
к названию болезни. При том смертельной.
