Она не знала, нравится ей все это или нет. Никогда не задумывалась, как она ко всему этому относится. У нее никогда не было ни восторга, ни уныния. Вокруг жизнь просто шла уверенными шагами в никому не известное направление. И ей было интересно, как идет эта жизнь. Интересно, как зимой багровеет горизонт и восходит солнце, как в ноябре все вокруг замирало и было слышно, как падают огромные хлопья снега. Интересно, как иногда большими неровными резкими лентами все вокруг само по себе начинало колыхаться, выписывать кружева на земле или подниматься к небу.
В конце августа обычно начинались дожди и заканчивались только с наступлением морозов, коротко прерываясь на бабье лето. Неспешная суета выживания шла незримой спутницей жизни. Всегда кто-то куда-то торопился, что-то происходило. Эта суета обнимала ее, погружая в неосязаемые объятия. Иногда сжимала до боли, иногда отпускала так, что от ощущения свободы хотелось летать.
Бесконечное внутреннее колесо однообразных событий одинаково вращалось, делая за двенадцать лет свой полный оборот. Она занималась своими обычными делами, как вдруг без всяких видимых причин это колесо внезапно остановилось. За какие-то доли секунды она поняла, что у нее внутри есть это колесо, что оно вращалось столько, сколько она себя помнила, и что вот прямо сейчас оно перестало вращаться. Привычный мир выглядел так же, но ощущения от него стали совсем другие. Как сон наяву. Если во сне нельзя определить, как все началось, то здесь, в эти доли секунды, она отчетливо помнила, как что-то закончилось и что-то началось. В следующую секунду ее захватил страх. Глубокий, холодный страх выдернул ее обратно, и колесо закрутилось снова. Привычная картина мира восстановилась, ощущения пропали, а воспоминание о колесе растворилось. Еще через секунду она уже не знала ни про это колесо, ни про свои новые ощущения.
Если бы она задала себе вопрос, что самого значимого произошло с ней за следующие одиннадцать с половиной лет, не задумываясь бы, ответила, что за это время она научилась помнить свои ощущения в моменты, когда внутреннее колесо останавливается. Если бы она могла это описать, она бы сравнила эти ощущения с разглядыванием огромной умной книги. Когда среди огромного количества вещей отчетливо видишь саму книгу, можешь подойти к ней, перелистывать страницы и даже ясно различать символы, но не понимаешь, что значит каждый из них. Даже не понимаешь того, что этот символ должен что-то значить. При том, что все было совсем не понятно, эти необычные ощущения с каждой остановкой колеса окрашивали и наполняли ее жизнь все сильнее.
