Процесс формирования фабулы романа непостижим. Начинаешь в одной точке, и не знаешь, в какие неизведанные земли приведет тебя текст, оживающий под пером. В этот раз первой клеткой игрового поля стал британский актер и певец Джонни Флинн. Я увидела его в инди-триллере «Зверь», где своей непрофессиональной, но харизматичной игрой он задел какую-то струну внутри меня. Потом я узнала, что Джонни поет и играет в английской фолк-группе, и снова в яблочко: он покорил меня низким голосом, тоскливыми и залихватскими одновременно завываниями скрипки, напоминающими любимую мной Ирландию; в нем была какая-то интеллигентная глубина, ненавязчивое благородство.
Потом я решила, что мой книжный Джонни будет жить в Женеве (чего еще ждать от «Женевского квартета»? ) и в один прекрасный день столкнется с теорией заговора. Однако завязке не хватало глубины, и неоперившаяся идея долго лежала в закрытом ящике, пока я не встретила одного человека, который своим некрасивым поведением, отравившим мое московское лето, дополнил образ Джонни. История сразу эволюционировала: обросла новыми подробностями и смыслами, герои примерили на себя новые роли, невидимый канал соединил реально существующего певца, одного русского парня, живущего в Швеции и другого очень близкого мне родственника. Эти характеры сложились в один пазл, который углубил измерение замысла.
Из по-хорошему абсурдной летописи о вынужденных странствиях музыканта по следам тайного общества, роман превратился в гимн против овощной, инертной жизни. От вывернутой наизнанку истории любви, начинающейся с конца, я внезапно дошла до очень важного для меня посыла о роли судьбы Отцов в нашей жизни. С остальными смыслами, уверена, вы разберетесь и без моей помощи, я только хотела пролить свет на те стороны моего романа, которые кажутся мне главными. Следите за перемешанными кусочками мозаики между главами, и вы обязательно поймете кому из героев принадлежит тот или иной отрывок измененного состояния сознания.
Изначально я хотела назвать книгу «Сумерки цвета абсента», потому что различные оттенки зеленого должны были символизировать лето: душное, плывущее в августовском мареве, навевающее тяжелые, почти галлюциногенные сны, но при этом неуловимо светлое. Потом я подумала, что в моем романе и так достаточно метафор и эпитетов, поэтому название должно звучать громче, чеканнее, как древнее ирландское пророчество.
