Памяти моего дорогого отца Сатиендры Мохана Мукерджи
Калькутта, кажется, полна «людей с большим будущим».
Редьярд Киплинг, «Город страшной ночи»[1]
Abir Mukherjee
A Rising Man
* * *
Все права защищены. Любое воспроизведение, полное или частичное, в том числе на интернет-ресурсах, а также запись в электронной форме для частного или публичного использования возможны только с разрешения владельца авторских прав.
Copyright © Abir Mukherjee 2016
First published as A Rising Man by Harvill Secker, an imprint of Vintage.
Vintage is part of the Penguin Random House group of companies.
Map copyright © Bill Donohoe 2016
© Мария Цюрупа, перевод, 2020
© «Фантом Пресс», оформление, издание, 2020
* * *
Среда, 9 апреля 1919 года
Что ж, по крайней мере, он был хорошо одет. Галстук-бабочка, смокинг – все как положено. Если уж вам предстоит быть убитым, почему бы не принарядиться.
Отвратительный запах невыносимо драл мне горло. Я закашлялся. Через несколько часов вонять здесь будет нестерпимо – так, что вывернет даже калькуттского торговца рыбой. Я вытащил пачку «Кэпстана», вытряхнул сигарету, прикурил и затянулся, чувствуя, как сладковатый дым прочищает легкие. В тропиках смерть пахнет хуже. Как, впрочем, и все остальное.
Его обнаружил во время обхода маленький худенький пеон[2]. Бедняга чуть не помер со страху. Спустя час после находки его еще трясло. Тело лежало в темном тупике, одном из тех, что местные называют гали, – с трех сторон нависают обветшалые дома, и чтобы увидеть небо, нужно выгнуть шею и посмотреть прямо вверх. Должно быть, у парня хорошее зрение, раз он разглядел человека в такой темноте. А впрочем, не исключено, что он шел на запах.
Тело, изогнутое в нелепой позе, лежало на спине, наполовину погруженное в сточную канаву. Горло было перерезано, руки и ноги неестественно изогнуты, а на крахмальной белой рубашке расплылось крупное бурое пятно. На искалеченной руке не хватало нескольких пальцев, а в одной глазнице недоставало глаза – это последнее святотатство лежало на совести огромных черных ворон, которые сердито наблюдали за нами с ближайших крыш. В общем, не самый достойный конец для бара-сахиба[3].
Но я видал и похуже.
И в довершение там была записка – испачканный кровью обрывок бумаги, скомканный и туго забитый в рот, словно пробка в бутылку. Это был интересный штрих и совершенно для меня новый. Когда думаешь, что уже видел в жизни все, приятно вдруг осознать, что убийца еще способен тебя удивить.
