Есть что-то зловещее в том, чтобы писать книгу, когда вокруг умирает столько людей. Впрочем, люди умирают постоянно, да и тем, кто выживет, когда-нибудь обязательно захочется вспомнить… прошлое? А что, если прошлого и вовсе нет? Что, если мы все выдумали? Мы все выдумали…
Эта история произошла со мной в ту весну, когда волею судьбы и летучей мыши, невзирая на чудесную погоду и многолетнюю привычку пить кофе в кофейне, а пиво в баре, все мы были принуждены проводить время дома, предпочтительно в полном одиночестве, а уж там как пойдет.
Я заселился в небольшую старомодную квартирку в начале марта месяца. Какая-то старушка почила в бозе, и ее детишки поспешили пустить в работу свалившийся на голову нехитрый капиталец, поскорее сдав жилплощадь. Построенный еще при царе дом был скромным, аскетичным, имел высокие потолки и беспардонно маленькие комнаты. Мои окна выходили на заброшенный трехэтажный доходный дом из желтого кирпича, который стоял на красной линии улицы Гоголевская. Рядом раскинулся камерный парк со старыми деревьями, круглый год полнившийся криками ребятишек; старинная больница, излучающая покой и умиротворение; на холме, под кронами дубов и елок, пряталась обсерватория, а по соседству – несколько красивых старинных зданий. Это был изумительный пятачок, на котором каким-то чудом сохранилась атмосфера старого города.
Трехкомнатная квартира располагалась на втором этаже и была обставлена в лучших традициях совка. Все свободное место в ней занимали мебель и ковры. При малейшем движении воздуха ажурные потолочные светильники щекотали нервы перестуком хрусталя, а эхо от любого звука с большой радостью хозяйничало на побеленных много лет назад высоченных потолках. Старый паркет-елочка дивно скрипел при каждом шаге, деревянные серванты ушедших эпох пахли тонким горьковатым ароматом советской лакокрасочной промышленности, многочисленные книжные полки беспрестанно пылили, а чудесным образом сохранившийся Кузнецовский фарфор, которым я позволил себе пользоваться, просвечивался в лучах весеннего солнца. Раздельные санузлы-колодцы и синяя чугунная эмалированная ванна совершенно не располагали к покупке современных итальянских шампуней и дорогого марсельского мыла, в них куда органичнее смотрелось 72% хозяйственное да отечественный зубной порошок, а круглосуточно набирающий воду в бачок унитаз с мягким розовым сидением ну никак не вязался с белоснежной трехслойной заграничной бумагой, отчего я принципиально покупал серо-коричневую «обуховскую», благоухающую древесной пульпой и бедностью. Все это создавало неповторимую атмосферу старости, и единственным изменением, которое я себе позволил произвести, была замена тусклых желтых ламп накаливая, которые вызывали во мне непреодолимое желание уснуть.
