– П-с-с-с… Половинкина! Половинкина, блин!
– Неделя, отвали! Не мешай!
– Тебе жалко что-ли?
– Меньше надо было по клубам шляться.
– Слушай, разве я виноват, что тебя Глызина не позвала?
– Больно надо. Не очень-то и хотелось.
– Ну, Ась, будь человеком. Я за тебя черчение сделаю. А? Ась?
– Ниделин! Я все вижу, – поблескивая толстыми линзами очков, русичка грозно посмотрела на парня и, когда он уткнулся в абсолютно пустой бланк, снова начала мерно вышагивать между рядами парт.
Изредка останавливалась, заглядывая через плечо корпящему над тестом – излюбленное занятие перед контрольной, – и шла дальше. Дойти до доски, покачать головой и медленно перейти в следующий проход, чтобы ещё раз убедиться, что все в классе те еще бестолочи кроме пары любимчиков, которым оценки всегда будут на балл выше. А вот Ниделину даже трояк из жалости не светил, в чем Егор убедился лично – русичка довольно хмыкнула, посмотрев на пустой лист и высокомерно выплюнула, а по-другому она говорила крайне редко и, если и говорила, то явно не с тем, кто попадал в категорию вышеозначенных бестолочей на самое первое место в списке:
– М-да, Ниделин. Мне жаль твоих родителей – в твоём случае и репетитор не поможет.
И в этом, как бы прискорбно не звучало, русичка была права. Тот же репетитор, нанятый родителями Егора за конские деньги, только развел руками и нашел единственное оправдание отсутствию каких-либо подвижек в сторону улучшения у подопечного – парень не гуманитарий. Вообще ни разу. Клиническая форма технаря.
– Извините, но мне совесть не позволяет брать с вас деньги, – виновато улыбнулся он напоследок и отчалил репетиторствовать с теми, кто был не на столько туп.
И вроде сказал не на прямую, а витиевато распылялся минут двадцать, только стало обиднее в тысячу раз сильнее, чем если бы запулил предкам в лоб, что их сын бревно. Тупое, неотесанное и кривое до кучи. Мамка тогда проревелась, батя хлопнул стопарь и, крякнув, подмигнул:
– Не ссы, Егорка. Батя все порешает. На трояк твою Лисверову я уломаю. У тебя же Лисверова русский ведёт?
Тогда-то только-только забрезжившая надежда Недели и рухнула окончательно – бабуля Карина Марсовна Лисверова отчалила на пенсию ещё в сентябре, а за нее поставили проклятие примерно того же возраста, с теми же толстыми линзами в роговой оправе, будто другие варианты не рассматривались (даже шиньоны на макушке у русичек были похожи, словно их содрали с одного бобра), но звали ее Альбина Карловна Люфтернштадт.
