Предисловие.
Два человека, тяжело дыша, стояли посреди деревенской избы, глядя на проделанную только что работу. Результатом этой работы было мертвое тело хозяина избы, над которым склонились его незваные гости, переводя дух после непродолжительной, но изматывающей схватки. Один из них, худощавый мужчина немного за тридцать, первым отдышался и шагнул назад, когда кровь убитого ими человека густой приливной волной приблизилась к носкам его ботинок. У второго это вызвало короткий смешок, и тот театрально показал на тело ладонями.
– Всегда знал, что ты крови боишься, – сказал он и рассмеялся бы, но сбитое дыхание превратило смех в кашель.
– Крови…, – проворчал худой и поднял стоявшую у входа канистру с бензином.
– Да погоди ты, – придержал его второй, – Давай поищем, что тут.
Худой с недоумением посмотрел на приятеля и с гулким звоном поставил канистру на пол.
– Не жадничай, Дима, – спокойно произнес он, – Что ты тут найдешь? Рубли одни дореформенные.
– Рубли – тоже деньги, – пожал тот плечами и открыл небольшой настенный шкафчик.
– Кого ты обманываешь? – поморщился худой, – Как будто ты ради денег стараешься.
Тот, кого звали Дима, перестал рыться в шкафчике и повернулся к приятелю, взглядом выражая истинное недоумение.
– "Ты"? – переспросил он, – Не "мы", а "ты"?
– Да, ты! – со злостью ответил худой, – Мне этого никогда не было нужно!
Дима, изображая бессилие, свесил руки плетьми и устало покачал головой.
– Напомнить тебе, кто ты такой? – спросил он, – Напомнить, что ты такой же, как я? Или то, сколько людей погибло в тех домах, которые ты поджег?
– Мне плевать на людей! – проорал худой, – Не я подпирал двери! Мне плевать, умрут они, или выберутся! Это тебе хочется убить любого встречного…
– Не любого, – покачал тот головой, улыбнувшись, – Вот тебя не хочется убить. Ты же брат мне, названный.
Он шагнул к худому и, обхватив его руками за голову, изобразил подобие объятий. Худой не ответил, лишь постоял какое-то время без движений, после чего оттолкнул приятеля.
– Ты меня делаешь хуже, – проговорил он, – Ты любишь убивать людей и заставляешь меня думать, что и я тоже.
– А что, мамашка тебе не велела связываться с плохой компанией? – воскликнул Дима и наигранно хлопнул себя по лбу, – Ах, да! Не было у тебя никакой мамашки. Ты ведь такой же детдомовский, как и я. Ну, думай, Максимка, думай! В семидесятых детство пехеренное, в восьмидесятых юность безумная… Девяносто четвертый уже, а ты все не поймешь, кто ты на самом деле.
