Весь день бушевала Кура. Ревели волны, косматые, страшные, о чем-то грозно ликуя и плача, набегали они и разбивались о подножия гор.
Весь день бушевала река. Не успокоилась и к ночи.
На небе залучились звезды. Тихий вечерний ангел с темными очами затеплил высоко золотые огни лампад.
Черные развалины крепости на высоком утесе, расположенном в самом сердце Гори, оделись темной, не узнанной миром, мрачной тайной.
Подползала, сверкая алмазными блестками, черная, гордая кавказская ночь.
А Кура все бушевала.
* * *
Статный татарин Амед, перевозчик, пригнал еще с утра свой паром к берегу и решил здесь остаться, пока не утихнет буря.
Не пришлось ему сегодня получить ни одного абаза[1] на обед. В такую погоду кто же захочет проехаться по Куре на пароме?
– Алла верды! Алла верды![2] – шепчет он, тихо шевеля губами и обращая к Востоку взор. – Если и завтра река не уймется – ложись и умирай с голоду, Амед, или затяни потуже свой пояс и ступай в горы промышлять барантой,[3] если допустит пророк.
И он накидывает бурку на голову, пряча лицо от разгулявшейся стихии.
* * *
– Эй, кто тут! Необходимо перевезти на ту сторону господ! – доносится до Амеда сквозь шум волн и свист ветра громкий голос.
– Что они, с ума сошли там, на берегу?! В такую погоду невозможно двинуться с места на пароме.
– Ты это говоришь, Амед?
– Я говорю – переправляться на пароме в такую бурю нельзя. Обождать надо. Скажи это твоим господам, Николай! Мой слух не обманул меня? Это ты?
– Так. Селям алейкум,[4] приятель!
– Алейкум селям! Кунаку приветствие и почет! Но переправляться нельзя. Надо обождать.
– Но нам нельзя ждать! Поймите же! Нам необходимо на ту сторону сейчас же. Сейчас!
Это уже не голос армянина Николая, старика-слуги из ближайшего духана,[5] а молодой, звонкий и чистый, как серебро, девичий голосок.
* * *
Амед зоркими глазами впивается во тьму, чтобы разглядеть, кто это говорит.
Там, на берегу, три фигуры. Две женские и одна мужская. И еще что-то странно изогнувшееся, жуткое по своей неясности. Что-то огромное, широкое, с крохотной головой, все в черном, как монах.
– Нам необходимо переехать сейчас! Во что бы то ни стало! – волнуется юный серебристый голос.
– Да! Да! Пожалуйста, перевезите нас! – говорит другой голос, как будто надорванный, слабый.
Амед колебался одну минуту.
