Надо думать, что за столько-то лет жизни дни у Михаила Лукича Болотникова бывали всякие: пережил он три войны, две собственные свадьбы, рождение и смерть не одного из своих сыновей и дочек – словом, хватило ему и радостей, и горестей; а такой вот день был у него первый, и чего в нем больше – добра или худа, – он не знал.
В этот день в деревню Пеньки приехали сразу три машины: черная «Волга» из области, красный «Москвич» из района и зеленый автобус незнакомой пеньковцам марки из Москвы. Легковых машин в Пеньках, слава богу, видывали – их и сейчас, поди, пяток, как не больше, стоит по дворам, а вот такой автобус да еще с надписью «Киносъемочный» заехал сюда впервой и был, конечно, в диковинку. Еще больше Пеньковские удивились, что вся эта бригада приехала к дяде Михайле Болотникову, привезла ему какие-то подарки или награду за его горшки, показанные весной на столичной выставке, и будет делать про него специальное кино.
Новость эта невесть каким чудом разнеслась по укосам, и народ, не утерпев до полдня, подался в Пеньки полюбопытствовать: может, кроме горшков, еще чего надумают снимать, скажем, из колхозной жизни, так чтобы уж знать и, на случай, быть под рукой. Даже которые из других деревень и те дали крюка через Пеньки, чтобы постоять маленько у Болотникова дома.
Следом за народом на открытом газике примчался сюда же председатель колхоза Леонид Константинович. Он громко попенял мужикам и бабам за оставленное в лугах сено, но и его одолело любопытство: вылез из машины и прошел в Михайлов дом.
А из дому вышла тетка Матрена – Михаила Лукича старуха, наряженная в желый платок с красными цветками и в слежавшуюся вязаную кофту, присланную внучатой снохой из города.
– Тетка Матрена, чего у тебя там? – спросил народ.
– А леший их знает! Курят да говорят. – И махнула рукой в сторону двери, дескать, там их дело.
– Кино-то будут сымать?
– Да, чай, будут, коли приехали. Ванятка! – криннула она мальчонке с велосипедом.
– А только про горшки, али еще чего? – спросили у нее.