За синими морями, за высокими горами, за лесами дремучими, за песками сыпучими, в чужедальной земле, жил-был один почтенный старик. Перед смертью он созвал к себе всех нищих той страны…
– Нищая братия! – шамкал старик своими беззубыми челюстями. – Знаю я, что у вас ничего нет… Но у вас могло бы быть много…
Старик закашлялся и стал задыхаться. А нищие-оборванцы, обступив его кругом и затаив дыхание, жадно прислушивались к каждому его слову.
– Вот вам мое завещание! – слабым голосом продолжал старик. – Выберите вы из своей голи человека самого крепкого, сильного да смелого… Много испытаний будет ему… И пошлите вы этого сильного да смелого на край света белого, в тот лес непроходимый, где за каждым деревом в потемках лешие с ведьмами в прятки играют.
Старик опять закашлялся и бормотал все несвязнее и несвязнее. Нищие ближе к нему понадвинулись.
– Середи леса стоит избушка с красным оконцем, – чуть слышно говорил умирающий, – а на крыше – на коньке – сидит дряхлый, седой ворон и каркает прямо на восток день и ночь. В этой самой избушке живет старушка; ей ровно триста лет и три года. Она-то и знает про ваше богатство. От нее вы узнаете: что у вас могло бы быть, если бы…
Тут старик захрипел и умер.
В раздумье разбрелась голь перекатная по своим трущобам и норам.
«Что бы такое значило «если бы»? – рассуждали нищие. – Ну, задал старик загадку! Ведь угораздило же его умереть на этом самом слове… Может быть, сбрехнул старый? Последнее-то время, говорят, его из ума вышибало… А может быть, в самом деле слыхал что-нибудь? Кто ж его знает!..»
– Ну, так и быть! – решила нищая братия. – Выберем самого сильного, крепкого да смелого и пошлем его в дремучий лес, на край света белого!.. Пускай ту старуху поищет!
Все единогласно выбрали Трусивого.
Храбрости Трусивого никто не пытал, а сила у него была страшная, про то ведали: двадцать человек не подступай – раскатает! И нравом был крепок, жизнь вел самую умеренную. И смирен – даром, что этакая сила сидела в нем: мухи, бывало, не обидит… Трусивый не ослушался мирского приговора, взял в руки по палице – в 50 пудов каждая – и пошел. Идет.
Народ-то смотрит на него да сторонится – диву дается.
А Трусивый только ухмылялся: «вот, дескать, каков я!..»
Шел-шел Трусивый. Сапоги износил он, на дороге бросил; палицы поистерлись – у каждой по 10 пудов весу сбавилось. Наконец, приходит он на край света белого, к лесу дремучему. Лес темный-темный, ни зги в нем не видно, и конца ему, кажется, нет. Вступил Трусивый в лесной сумрак, в тишь лесную, смутился духом и вздрогнул, как осиновый лист. Тут разом припомнились ему все ужасные поверья и бывальщины. Из-за каждого дерева, казалось ему, чей-то хвост торчит, чьи-то уши из-за листьев мелькают. Ему уж послышалось вдали и дикое ржание, и визг, и хохот. Ему уже чудилось, что лесная сила на него наступает, и за пнями, за кустами мерещились ему всякие безобразные чудовища… Храбрым Трусивый никогда отроду не был, а теперь в лесу и подавно напала на него трусость великая.
