Ноябрь первый.
Вот и всё, успокойся.
Проиграна осень.
Никого не вернуть.
И растяжку не снять.
И тропа, и последний матюг – всё уйдёт.
Драный тельник стирай в дикой горной реке,
Спиртом жги пропотевшую душу.
Собирайся в Россию и до одуренья кури.
Может быть, на московском бульваре
Остались живые?
Вдруг услышит патруль у метро,
То, как ты материшь эту осень.
Что спасёт? Ничего не спасёт,
Если сдохнуть решил.
Там, на улочке, в центре Москвы, перед входом в кабак,
Оторвись от земли и пошли всех на землю обратно.
Торопясь на работу, где больше никто не стреляет,
Покупать сигареты и думать, что купишь авто.
Только ночью по-прежнему снится чужая тропа.
И опять просыпаешься утром, прикрытия нет.
И тебе остаётся ноябрь, гнусный месяц настоек из яда и спирта.
Ноет, ноет, поёт над тобой и в тебе – арматура упрёка.
Так накрылась листами брони голубая мечта.
Ной, а где же ковчег?
Я БЫ – что ты теперь не сумел – уж того не сумеешь…
Шёл ноябрь того заполошного дикого года.
Тонким карандашом отмечал: кто сегодня погиб.
И боялся звонков, потому что звонили сказать,
Кто растяжку задел на тропе в этот раз, в этот раз…
Ноябрь второй.
Та общага на улице Руставели,
Номер дома – 911.
И пахучая кухня, тараканы-звери,
И отсутствие самых желанных мужчин.
Улыбаясь, проспать сезон,
Дозвониться и докурить.
И смеясь, расплескать на весь коридор:
– ПОДЪЁМ!!!
И готовиться по ночам,
Под гитарный разлад рулад.
За окном непривычно остра
Телебашня.
И вызванивала телебашня,
Тонкой звонкой иглой-антенной,
Точным карандашом по небу
Расставляя знаки препинанья.
Всё черкала какой-то странный
Непонятный сценарий судьбы.
Не уснуть на холодной койке
Плацкарта своей души.
Но спала вкруг меня общага,
Где на верхней скрипучей полке,
Я высмаливала до фильтра
Третью пачку «Мальборо»
Воимя сессионного Ноября.
Конец Ноября
Я сдала ту сессию, как-никак,
По закону, чисто, базара нет.
До разбора полётов лечила себя
Коньяком, что припрятан давно.
Проползая по сонным Сокольникам,
Улыбалась Пожарке на уголке,
Научив себя говорить «нельзя»,
Это значит – не лезть в дерьмо.
Был декабрь, очень плохой коньяк –
Ни согреть, ни спиться. Уже плевать.
Можно пить. Значит, будем, брат.
А к закату снова вокзальный бред,
До скончанья дня, где спасенья нет
От себя самой. И багажник мой
