– У Татьяны-то мать умерла! Нет, ты не слыхала, что ль?! Дак я те щас расскажу!
– Да ты чё? Это когда?
– Да давно уже! Ты где была-то, что не знаешь? От рака, говорят!
– Батюшки… ну и дела! Так она ж пила, не?
– Ну и пила ещё, конечно, да! Но суть-то не в этом!
– А как Танюха её хоронила? У неё ж сын маленький и мужа нет!
– Ой, ну этого пенька чё вспоминать! Оно, конечно, про мёртвых, если жу, так только хорошо, но тьфу же там!
– Так он же не помер, чё ты «хоронишь» его?
– Ага, не помер? Помер!
– Дак нет же, так ушёл, ещё последнюю сковороду забрал за каким-то хреном. Помню, Танька ещё хныкала, вот, мол, урод, сковорода-то ему на хрена, он же сам себе пожрать сроду не…
– Да ты погоди, я тя перебью! Не на пожрать готовить он ту сковороду попёр, а сдать да пропить! А уж куда он и надолго ли он свалил, это я не знаю, и врать не буду. Но то, что помер он – вот те крест, зуб дать!
– Да ну не, чё ты мне тут всё «помер» да «помер», когда никто не знает, чё да как!
– Да я, я же знаю! Говорят ей, а она спорит ещё!
– Ну, скажи тогда, откудова, знает она!
– Так оттудова, что мамаша ейная ещё и его притащила, как пришла!
– Чего?! Какая мамаша? Та, другая? Ну, его мамаша, что ль?
– Не его, а её! Говорю: ейная мамаша!
– Да тьфу на тебя и всю твою деревню! Что ты мне мозги-то полощешь, никак сама забухала? Померла же её мамаша! А он не помер!
– Не-е-е-е, это ты меня не слушаешь, а я ж говорю: мамаша-то померла, а сама припёрлась! Во как!!! Да не гляди, как рыба об лёд! Я б сама не поверила, да мне Танька сказала! Сидит, ревёт, белорыбица, я к ней: «Чего такое?» А она: «Мать, мамка там моя…» Я ей: «Да ты ж моя голубонька, дай обниму!» А она меня пихать: «Не понимашь ты, тётя Шура!» Мамка-то, мамка, говорит… а сама хнычет! Дак я еле поняла, насквозь еёного нытья, что она про мамку свою лепечет, что та в доме сидит! Во как!
– Ого… дак а это… ну… медкомиссия там?
– Да какая к херам медкомиссия! Горе у человека, надо оно твоей медкомиссии? Я ж ей грю: давай, мол, я тебя домой отведу, а она: «Ой, тётя Шура, мне ж надо дитёнка с садика забирать, а я двинуться не могу!» Ну я гляжу, куда она клонит, это штоб, значит, я забрала! А оно мне охота? У меня своих четверо, слава те хосспади, по другим городам, с внуками не лезут! Я её чуть не силком подняла и в дом отвела, говорю: «Давай соберись, горе-горюшком, а дитё с садика, ну и все дела!» А она поупиралась, да сдалась. Кивает, а сама идёт. Ногами шаркает, да идёт. Я за ней, чтоб уж точно она не выкинула чего, а то ж я соседка у ней одна на пенсии, докопается народ – чё не помогла, дома сидючи, клуша старая, а то у человека горе!
