— Люди говорят, что это сущие чудовища!
Хриплый шепот, который доносился из-за дощатой переборки,
начинал бесить. Чем именно? Своей проникновенностью! Достали со
всякими флотскими байками и морскими страшилками.
Я представил себе этого невидимого рассказчика — с выпученными
от страха глазами и толстыми слюнявыми губами. Наверняка при
разговоре постоянно брызжет слюной в лицо собеседнику, а для пущей
убедительности вытягивает губы трубочкой. Как клубные красавицы со
своей извечной «утиной» улыбкой. Хотя… где красавицы, где клубы и
Интернет? Уже забывать начал, как компьютер выглядит. Господи, как
голова-то болит! Просто сил никаких нет. Раскалывается — того и
гляди, треснет, или меня опять вырвет.
— А ты их видел? — испуганно прошипел кто-то
другой.
— Ты дурак, Гримэль! Если бы видел, то не сойти мне с этого
места — сдох бы от страха! Эти твари хуже оборотней и горных
троллей!
— Люди говорят, что они воплощение божественной кары…
Ну вот и еще один собеседник объявился. Голос у него богатый.
Роскошный голос. Бас, как у Шаляпина. Ему бы в опере выступать, а
не по морям плавать-окаянствовать. Черт меня побери, какая чушь в
голову лезет… Какая, к дьяволу, опера?!
— Плюнь в глаза этим лгунам! — опять зашептал
толстогубый. — Люди много чего говорят, но чаще всего врут! Я
знавал одного парня, который только чудом и спасся от Черных
Псов!
— Как же он спасся, если они хуже нежити? —
недоверчиво пробасил его приятель.
— Наверное спрятался или притворился мертвым…
— Гримэль, ты чисто дурень! Я тебе вот что скажу: когда
дурачок Рохьез сдохнет, ты станешь самым тупым на «Русалке»! Как же
они могут этого не заметить?! Эти твари видят в темноте как днем и
чувствуют живого человека за десять лейнов!
— Ему помогли боги?
— Черные Псы всегда безжалостны к людям, и боги здесь ни
при чем! Он отдал им свою душу, и его отпустили. Понимаешь, дурья
твоя башка?! Душу!
— Я думаю, что…
О чем думает обладатель роскошного баса, я узнать не успел.
Потому что раздался чей-то командный рык, и матросов как ветром
сдуло. Застучали грубые башмаки по деревянным ступеням, и голоса
стихли. Остались головная боль, качка и едва уловимая струйка
свежего воздуха, которая просачивалась в щель над дверью.
Теперь эти бездельники долго не вернутся. Часа три, а то и
четыре будет тихо. Тишина весьма относительная, но слушать их
разговоры за десять дней плавания порядком надоело. Если быть
точным — за те десять дней, которые нахожусь в сознании.