– Вставай соня…
Теплый голос матери и легкое теребление за плечо разбудили Адама.
– Вставай, а то проспишь завтрак.
– Сколько уже?
– Половина восьмого.
Адам нехотя откинул старое в заплатах клетчатое черно-зеленое одеяло и сел по-турецки, упершись затылком в скат тяжелой брезентовой палатки, служившей его семье квартирой.
– Действительно, заспался… Так и на работу опоздать можно.
– Вот и я про что.
Начался новый серый день, ничем не отличающийся от тысяч тех, что канули в лету и многих тысяч тех, что придут им на смену.
«Но может это и к лучшему, – думала рациональная половина Адама. – Бойся желаний своих, ибо они имеют склонность исполняться, но не совсем так, как ты этого хочешь. Разнообразие обстановки как правило не ведет ни к чему хорошему и как бы плохо ни было, становится еще хуже».
Как бы там ни было, но существование, именно существование, однообразное, унылое, серое, в замкнутом пространстве небольшой окраинной станции Новогодняя, праздничное название которой довлела над людьми словно насмешка, убивало душу, и она как любая другая душа молодого человека, проходя этап максимализма, требовала перемен. Хоть каких-то, чтобы разорвать это сводящий с ума замкнутый круг уныния.
– Умойся…
Мать подала небольшой пластмассовый тазик красного цвета. Адам поставил его себе на колени и сложил руки лодочкой. В ладони тут же полилась холодная вода из стальной кружки. Адам всполоснул лицо и почувствовал, как улетучились последние остатки сна, но гнетущее ощущение никуда не делось, даже наоборот проявилось еще явственнее.
Впрочем, оно поселилось давно и навсегда, не только в нем, но и у всех обитателей не только этой станции, но и всего новосибирского метрополитена. Это Адам прекрасно понимал, но пока не научился игнорировать его, как некоторые, и потому до боли сжимал зубы, когда волна особенно острой меланхолии накатывала на него, накрывая, что называется с головой.
Тем удивительное было понимание и осознания неправильности, потому что он родился уже под землей, вырос на станции и никогда вживую не видел неба, не ощущал жаркого касания Солнца, не видел мерцающих зовущих звезд Млечного Пути и Луны, всей красоты природы до Катастрофы. Он знал об этом только лишь по фильмам и картинкам, но как видимо этого хватало с лихвой, чтобы болеть.
