Я сотку себе крылья из звезд и зари,
Поднимусь, неба серую муть распоров.
Буду тысячи лет, до скончанья земли,
Я блуждать на границе времен и миров…[1]
Он стоял в самом конце перехода, словно на сцене. Софитами были солнечные лучи, проникающие сюда с улицы, золотящие его светлые длинные до плеч волосы, яркими искорками вспыхивающие в удивительных, цвета густого гречишного меда глазах.
Сказать, что он был красив, – мало. Это слово истерто, точно старая, давно находящаяся в обращении монета, и не значит почти ничего, по крайней мере совершенно не отражает того, что было в этом молодом человеке. Того мягкого света, который, кажется, исходил от него. Он казался прекрасным и вместе с тем обреченно одиноким.
Тонкие, изящные пальцы бережно перебирали струны гитары. Молодой человек пел, и его мягкий теплый тенор согревал и вместе с тем пьянил, как старое дорогое вино. Он звал за собой в неведомые дали. Но, видимо, последовать этому зову мог не каждый, и люди проходили мимо. Занятые повседневными делами и мыслями, они словно не замечали распахнутой двери. Да и стоило ли ее замечать? Не дай бог, заслушаешься и станешь таким же блаженным…
Молодой человек и вправду казался немного не от мира сего. Слишком красивый, слишком увлеченный. Глаза его сияли внутренним светом, а губы улыбались так, словно он и не замечал равнодушия окружающего мира. Хотя, скорее всего, так и было.
Его песни были очень странными. То грустные, то веселые, они, как и сам певец, казались чужими – будто их занесло в наш мир порывом всесильного волшебного ветра. Занесло – и бросило здесь, прямо посреди грязного, истоптанного сотнями ног перехода.
Проходившая мимо рыжеволосая женщина, немолодая, с усталым лицом, вдруг остановилась и, открыв сумку, принялась копаться в кошельке. Не в ее привычках было подавать бездельникам-музыкантам, но тут сразу видно – случай совершенно особенный. Да и грех не заплатить за полученное удовольствие.
– Вот, – она протянула руку с зажатой в прокуренных, обтянутых желтоватой сухой кожей пальцах сотенной и только тут заметила, что перед парнем нет ни чехла от гитары, ни шляпы, ни какого бы то ни было приспособления для сбора пожертвований.
– Нет, что вы, спасибо, – он улыбнулся ей так ласково, что ее губы, почти отвыкшие улыбаться, растянулись в ответной улыбке. – Я здесь просто так, для удовольствия. А деньги вам и самим нужны. Все будет хорошо, вы не волнуйтесь.
