Эрик кружил на автопилоте недалеко от дома, где ждала его Нора, смотрел на метущиеся по стеклу капли и думал о том, что по странному совпадению дождь сопровождает его во многие поворотные дни его жизни. Правда, ураган, обещанный на утро, налетел еще вчера вечером и застал Эрика в парке: он промок до нитки, продрог на ветру и простудился. Теперь, из-за наглухо заложенного носа приходилось ловить воздух ртом, как рыба на песке. И как так вышло, что он генетически защищен от большинства видов рака, а от насморка не то что защиты – лечения толкового до сих пор не придумали. С каждым кругом раздражение росло, а он совсем не хотел предстать перед Норой в таком состоянии. Она скажет страшное: «Я тебя не узнаю», и Эрик не осмелится ответить, что это он не узнает себя последние три года, живет как во сне и боится проснуться.
Да, Нора осветила его жизнь, и даже мрачные, безотрадные картины детства как будто осветлил фоторедактор.
Эрик впервые за много лет погрузился в детские воспоминания.
Отец, небольшого роста, полноватый, с маленькими глазами – то смеющимися, то злыми. Мама, высокая, красивая, немного сутулая, с вечно печальным взглядом. У Эрика эта печаль вызывала досаду. Большой дом, огромная детская, бесконечные репетиторы и тренеры, в основном, электронные. Папин кабинет за тяжелой антикварной дверью, куда приходят ученые всех мастей: белые и смуглые, молодые и безвозрастные, в толстых очках, какие уже давно никто не носит, и в нелепых костюмах, какие не носил никто и никогда. У кого-то глаза горят от избытка гениальных идей, у кого-то, наоборот, несчастные, озабоченные лица.
Когда Эрику было шесть лет, он слышал, как отец провожал одного из таких посетителей.
– Где ж вы были со своими открытиями семь лет назад, – смеясь, он похлопывал китайца по спине.
И Эрик догадался, что это сожаление относится к нему.
– Что случилось? Ты чем-то расстроен? – спросила мама, застав его в слезах.
– Я сломал аэроскейт, – ответил Эрик.
Он всё время врал, сам не зная, почему и зачем. Это выходило само собой. Иногда мама просила его сказать правду, а он не понимал, что она имеет в виду.
«Ах ты маленький лгунишка», – говорил, смеясь, папа, и Эрик был счастлив, что хоть чем-то удалось его порадовать.
Потому что его успехи в учебе явно не удовлетворяли отца. К семи годам он овладел пятью языками, множеством видов искусств, от игры на тромбоне до исламской каллиграфии. Его любознательность могла состязаться лишь с его памятью. В его распоряжении находились мировая библиотека, мощнейшие компьютеры, роботы-помощники, лаборатория, планетарий, мастерская…
