Глава первая
Четыре ангела
Неужели я умру, подумал Герман.
Невыносимо было вообразить, что над ним больше не будет такого синего-синего, без единого облачка, неба и столь нежно греющего солнца. Сначала его увезут из палаты, как Мишу с соседней койки, а потом…
Что будет «потом», Герман не мог себе представить, но ему стало так жалко себя, так жалко, что он чуть не заплакал.
Вдруг вид на море заслонили фигуры людей, впереди стояли в ряд мужчина во френче и фуражке, женщина в широкополой белой шляпе и длинном платье, с зонтом в руках, и профессор Бобров, а за их спиной – четыре девочки в белых платьях. Герман вздрогнул: он знал, что сегодня должен был состояться важный визит, санаторий с утра лихорадило, чистоту проверяла сама главная медсестра, но все же не предполагал, что император так неожиданно появится возле его кровати. Он дернулся, чуть ли не вскочил, Бобров сделал успокаивающий жест – не надо…
Профессор стал что-то объяснять гостям, показал им ногу Германа, даже приподнял ее немного, но Герман его не слушал, его взгляд был прикован к императору. Тот был совсем не такой, каким он его себе представлял, то есть, не высокий, не широкоплечий и не горделивый, а небольшого роста, примерно, как папа, только папа был подтянутым и энергичным, император же сутулым и сонным. И еще, у папы был гладкий подбородок, он брился каждое утро опасной бритвой, император же оброс бородой, захватившей обе щеки и верхнюю губу, так что лица почти не было видно. И была бы это хотя бы иссиня-черная и ухоженная борода, как у доктора Сперанского, нет, она была красновато-каштановой и словно всклокоченной, как шерсть собаки Василидисов. Герман не видел пса несколько недель, со дня, как уехала мама, но хорошо помнил, как тот лежал на улице, и, когда кто-то проходил мимо, только слегка приподнимал голову и провожал прохожего долгим грустным взглядом, даже не залаяв, настолько он был стар.
Покончив с объяснениями, профессор чуть отошел, и Герман остался с императором с глазу на глаз. Тот посмотрел на него сверху вниз, и в его прищуренных глазах вдруг появился теплый огонек.
– Как ты себя чувствуешь, малыш? – спросил он мягко, так мягко, как будто Герман был его родным сыном, и эта мягкость словно отворила Герману уста, он стал рассказывать, что до санатория нога болела часто и сильно, а теперь реже и слабее. Император сначала слушал внимательно, но потом стал рассеянно глядеть по сторонам, и Герман умолк. Больше император ничего не спросил, только вытащил из кармана френча платок, вытер лоб и высморкался. Лишь теперь Герман заметил, что у императора большой нос, как у мамы, только не чуткий, а бесчувственный, тупой, словно накладной нос деда Мороза.
