Первый был в своей камере – растянулся на жёстком матрасе, но так и не смог сомкнуть глаз. Ни шороха, ни звука не доносилось из полутьмы, только в клетке напротив тихо бредил Седьмой. Они остались вдвоём, а скоро, Первый знал это, он будет совсем один.
Он не помнил своего имени, не представлял, сколько ему лет, не знал ничего, кроме этих стен, на которые сквозь решётки ложились тусклые голубоватые блики. Под ногами был пыльный пол, иногда закапанный кровью и истоптанный десятками ботинок – высоких, на ребристой подошве, которая так больно врезается в поясницу, в живот и в спину… Но он научился правильно себя вести. В общем-то, он всегда это умел, даже когда ещё не догадывался о том, кто он. Вернее, о том, кого из него хотят сделать.
Сначала их было двадцать. Двадцать молодых парней – тощих, забитых, запуганных, брошенных в эти камеры, где пахло кровью и хлором. Иногда их водили в санчасть и мыли под ледяными струями воды, а затем – обратно в тюрьму, где кормили какой-то безвкусной, но очень питательной смесью. А раз или два в неделю (время Первый вскоре научился считать) их выдёргивали из-за решёток. Орущих, плачущих, упирающихся их волокли в лабораторию. Собственно, даже не в лабораторию, а в анфиладу сообщающихся кабинетов, где всем заправлял доктор Толь.
Там их пристёгивали к креслам и смазывали сгиб локтя спиртом, чтобы вогнать в него стальную иглу. Ничего особенного, просто немного больно. Затем док отступал назад и ждал, пока Первого (или любого другого из «мальчиков») не скрутят страшные спазмы, унося их куда-то в вихре жёлто-зелёной мути. Всё в голове вертелось, и Первый проваливался в ничто. А потом вновь оказывался в своей камере, по соседству с другими такими же – ворочающимися, стонущими, тяжело приходящими в себя «пациентами».
Поначалу в памяти Первого не откладывалось ничего. Разрывалась цепочка событий. Первый не знал, что он делал или что делали с ним, когда он находился под действием Препарата. Как не знали и остальные «мальчики». Но то был лишь начальный этап, как потом объяснил ему док. В этот период сознание раздроблено. То, что из него вытаскивают, живёт само по себе, не имея никакого отношения к личности подопытного. Это как бы новая личность. Она действует независимо от основной и содержит в себе только то, что в неё систематически вдалбливают и что вытягивают. А вытягивали здесь из «мальчиков» скрытые таланты.
