Баба Яга, сжав кулаки, отошла от окна. Она покрылась холодным потом, и, повторяла, как заклинание, «Всё хорошо! Всё хорошо!», но боялась даже взглянуть на подоконник. Все-таки обернулась. Так и есть, черный кактус расцвёл. Два черных цветка с острыми лепестками, – вот и третий выскочил, и четвертый. Вскоре кактус весь утонул в черных цветах. Баба Яга знала, что их ровно семьдесят семь. Значит, паук доплел банты. Значит, пришло время их забрать…
Именно в этот момент, в далеком поселке Предуралья девочка Элис тоже поливала цветы. На узком подоконнике их умещалось всего три: алоэ, лимон и кактус.
В центре колючек кактуса Элис заметила мохнатый шарик. Но не успела она до него дотронуться, как шарик с нежным звуком «пух!» распустился красным цветком, очень напоминающий бант.
– Пух! Пух! Пух! – щелкали мохнатые шарики и превращались в разноцветные банты.
Элис испугалась, попятилась.
– Деда! – закричала она, вздрагивая от очередного щелчка.
Шлепая тапками по деревянному полу, дед Петрович подошел к подоконнику и хмуро уставился на внучку.
– Сколько раз говорил – не кричать дома. Я старый, но не глухой.
Элис смотрела на кактус и считала новые цветы.
– Семнадцать, восемнадцать…
Дед засмеялся:
– Считать научилась?
– Смотри, – и внучка указала на кактус.
Дед присмотрелся и вздрогнул от очередного «пух!».
Он надел очки, а Элис продолжила:
– Тридцать один, тридцать два…
– Ты чем его полила? – уставился дед на внучку.
– Ты думаешь, это я?! – вскинулась Элис.
– Кто ж еще? Этому кактусу лет сто, наверное. Он ни разу не цвел. Как ты вообще умудрилась довести его до такого состояния?
– Дед, – чуть не заплакала Элис. – Честное слово, это не я. Вот же алоэ, лимон, всех поливала одинаково, а расцвел только кактус.
– Это странно, – пробормотал дед. – От греха подальше, отнесу его на работу, пусть цветет на стройке в бытовке.
Утром, за пару часов до открытия зверинца, Борис вышел на крыльцо вагончика. Постоял. Огляделся. Тайга, тайга, тайга: черная, мрачная, непроходимая. Скукота беспросветная.
Борис вернулся в вагончик. Брим-Бом обернулся, колченогий табурет под ним подозрительно скрипнул. Брим-Бом вздрогнул, встал. Не хватало еще, чтобы табурет развалился: всe и так рушилось в тар-тара-ры. Звериный бизнес трещал по швам. Современный народ пошeл непонятный. Люди теперь неодобрительно относились к передвижным зверинцам – жалели животных, осуждали хозяев и самое неприятное – не желали платить за просмотр зверей в клетке. Люди все время говорили о такой ерунде как свобода и даже требовали ее для животных зверинца.