Если бы кто-либо когда-либо сказал Петру, что собственную смерть он встретит нигде иначе, как в долине смерти, он бы посчитал эти слова чьей-то не самой остроумной шуткой. Но сегодня, поздним декабрьским вечером, на палубе неновой уже яхты «Першинг», – которая, впрочем, и сейчас была способна развить скорость до сорока пяти узлов, – сегодня Петр как никогда ясно осознавал, что его конец близок. И это уже не шутки.
До Ниды, старинного рыбацкого поселка на краю знаменитой Куршской косы, многочисленные туристы добирались двумя видами транспорта: паромом из Клайпеды до Смилтене, еще одного крохотного городка, примерно за один евро, а оттуда уже автобусом – правда, не по такой демократичной цене. Выживала деревушка преимущественно за счет туризма. Почему? Инфраструктура в селении была далеко не богатой, хоть и развитой как для туристической Мекки. Найти в Ниде дом хотя бы на несколько дней, особенно в последнее время, трудная задача в связи с официальным запретом властей на застройку новых территорий. Секрет крылся не только в Куршской косе. Ее уникальный ландшафт состоял из обильных лесных массивов, заключенных в горячее кольцо настоящих пустынь, которые, в свою очередь, омывались Балтийским морем и Куршским заливом. Тревожный морской климат сколотил из обжигающего песка причудливые дюны; в пятнадцатом веке движение этих дюн уничтожило Ниду, после чего деревеньку пришлось возводить заново.
Дюны завораживали людей. Умиротворенные, как тишина, и беспокойные, как прибой, они неумолимо манили к себе.
Петр разглядывал дюны с верхней палубы яхты, и ему казалось, что они двигаются просто на его глазах, несмотря на то, что мотор «Першинга» давно молчал, и то, что волны вечернего прибоя ударялись о борт почти бесшумно. Среди плоскогорья дюн густыми сумерками чернела долина – широкая, полная выжженного песка, в котором увязли на вечность поодинокие кусты и колючки. В этой долине, располагавшейся между дюнами Скландитою, – самой высокой, свыше шестидесяти метров, – и Парнидис, в конце девятнадцатого века в ходе франко-прусской войны был разбит лагерь для военнопленных. Немцы использовали французских заложников в качестве рабсилы – для озеленения косы, принадлежавшей тогда Пруссии. Пленников заселяли в бараки тысячами; чудовищные условия жизни, адский труд, неласковый климат моря приводили к истощению и эпидемиям. По свидетельствам немногих очевидцев, бедных солдат хоронили там же, в долине. Последними, кто мог это подтвердить или опровергнуть, были дюны. Но они молчали. Молчали, храня завет соли.
